Я говорила, и слезы бежали по моим щекам – наполовину от волнения, наполовину от горечи: я беспокоилась за восьмого принца.
– Это твой возлюбленный? – понимающе спросила Миньминь.
– Совершенно верно, – торопливо ответила я. – Во дворце у нас не было возможности видеться, и он решил, что здесь, за Великой стеной, мы сможем встречаться без всяких препятствий. Кто же мог подумать, что наследный принц примет его за вора?
Выслушав мои слова, Миньминь вдруг тихо засмеялась:
– Несмотря на угрозу быть обезглавленным, он приехал, чтобы увидеться с тобой, и это говорит о преданном любящем сердце. Разве ты можешь винить его? Не волнуйся, просто положись на меня. Я могу поручиться, что с ним все будет в порядке.
Внутренне я ликовала, но в то же время мучилась угрызениями совести. Прости, Миньминь, думала я, дело слишком серьезное и срочное – остается лишь использовать тебя, но в будущем я обязательно найду способ отблагодарить тебя как следует! Влюбленные женщины всегда мягкосердечны, особенно по отношению к другим влюбленным. Лелея в сердце мечту о собственной свадьбе с возлюбленным, они всегда надеются, что и у других любящих пар эта мечта станет реальностью.
Очевидно, четырнадцатый принц уже разгадал мои намерения, поэтому начал подыгрывать мне, изображая молодого столичного барчука. Миньминь куда-то вела нас, на ходу заваливая четырнадцатого принца вопросами и слушая ответы с крайним любопытством. Чего ты боишься, а чего нет? Тебе приходилось страдать? Когда вы познакомились? В какой момент вы стали близки?
Четырнадцатый принц отнесся к моей идее весьма серьезно. Он врал Миньминь, этой юной девчонке, невероятно складно, сохраняя на лице выражение глубокой привязанности ко мне. Миньминь была поражена и растрогана.
Все попадающиеся нам на пути солдаты спешили поприветствовать ее. Разве могли они догадаться, что этот монгол, смело шагающий рядом с их почитаемой принцессой, и есть вор?
Дойдя до развилки, я остановилась и сказала Миньминь:
– Дальше я не пойду, чтобы не привлекать излишнего внимания.
– Не бойся, – ответила девушка с улыбкой. – Я буду рядом с ним. Обещаю, что завтра верну тебе возлюбленного в целости и сохранности.
Мы с четырнадцатым принцем переглянулись. Он кивнул мне, показывая, что я могу быть спокойна, и тогда я, выдавив улыбку, быстрым шагом покинула их.
Примечание автора:
В сорок восьмом году эпохи Канси[73], когда Юньжэну[74]был возвращен титул наследного принца, император был счастлив и щедро одарил всех принцев. Юньти[75] был возведен в ранг гусай бэйсэ, но его отношения с отцом оставались весьма напряженными. В четвертом месяце того же года император Канси отправился с инспекцией за Великую Китайскую стену и, беспокоясь о том, что клика Юньсы[76] устроит беспорядки, велел ему ехать вместе с ним, а Юньти, Юньтану[77] и Юньэ[78] приказал остаться в Пекине. Но Юньти нашел способ последовать за Юньсы: он «надел потрепанную шляпу и старое чанпао, сел на небольшую повозку и выехал на север, притворяясь торговцем. Днем он скрытно следовал за императорским обозом, а ночевал в шатре Акины (Юньсы), где они всю ночь строили зловещие козни».
Двенадцатая глава моего романа возникла из вышеуказанного отрывка исторического документа. Я просмотрела огромное количество материала и опросила всех, кто хорошо знает историю династии Цин, но никто не смог мне ответить, зачем четырнадцатый принц, не побоявшись ослушаться приказа императора, последовал за стариной восьмым. Правды мы уже никогда не узнаем, и будущим поколениям остается лишь бесконечно гадать, что же там произошло на самом деле.
Глава 13
Я наряжусь, чтоб быть всех краше, – и господина награжу
Хотя за пределами нашего лагеря стоял такой переполох, будто само небо рухнуло на землю, внутри все было тихо и спокойно. Судя по всему, наследный принц, даже имея подозрения, не решался беспокоить императора Канси без неопровержимых доказательств. Можно сказать, о четырнадцатом принце на время забыли. Только вот одна лишь мысль о восьмом принце заставляла меня сходить с ума от беспокойства, и я была готова нестись к нему сломя голову; но, чтобы не привлекать внимания, мне нужно было вести себя так, будто ничего не произошло, и идти к его шатру неспешно, намеренно замедляя шаги.
По дороге я размышляла: и почему путь кажется таким длинным? На моем лице все явственнее проступало нетерпение, но я старалась держать себя в руках. Наконец впереди показался шатер восьмого принца. У входа стояли Баочжу и Шуньшуй, по невозмутимым лицам которых ничего нельзя было понять. Я с улыбкой подошла ближе, но они оба тут же преградили мне путь:
– Господин в данный момент готовится отойти ко сну, и ему неудобно принимать гостей.
Я уже хотела велеть им позвать Ли Фу, но тот вышел сам и произнес:
– Барышня, проходите.
Озадаченно переглянувшись, Баочжу и Шуньшуй немедля пропустили меня.
Войдя, я нигде не увидела восьмого принца. Подумав, что он, должно быть, лежит на постели за ширмой, я сделала к ней пару шагов, но почти сразу остановилась, вдруг осененная мыслью, что это может быть не совсем прилично. Я в нерешительности застыла на месте, не зная, следует ли мне переступить порог.
– Заходи, – раздался голос восьмого принца.
Лишь после этого я прошла за ширму. Действительно, восьмой принц на боку лежал на постели. Его тело покрывало тонкое одеяло – видимо, из-за моего визита, – но руки от плеча до кисти были полностью обнажены.
Не то чтобы я никогда не видела мужского тела – когда я училась в университете, в жаркую погоду парни часто разгуливали без рубашки. Но здесь, в прошлом, мужчины не ходили обнаженным, тем более принцы. Мое лицо обожгло нестерпимым жаром, и я поспешила отвести взгляд, но, волнуясь о его ране, невольно снова взглянула на принца, чувствуя, как горят мои щеки.
Он глухо засмеялся и сказал:
– Подойди.
Я не двинулась с места. Мой взгляд был прикован к алому пятну на его левом предплечье. Сердце сжалось от боли, а глаза невольно защипало.
Подошел Ли Фу и, сев на колени у постели, сказал:
– Господин, ваш покорный слуга должен нанести целебную мазь.
