чудесным образом появился. Но ведь фактически они совсем незнакомы. Порой Диего вызывает инстинктивную опаску — иногда его взгляд становится пугающе пустым, и в такие моменты от него хочется держаться подальше. Доменико видел — такое замечает не только он. Диего будто смотрит сквозь тебя, и видит нечто совсем иное, недоступное смертным. В то же время брат совсем не является тем бешеным зверем, которым его расписывают в суде и в газетах. Да, он не колеблясь убивает людей, но что бы там не говорили в Риме, и как бы не пытался очернить кузена Валерий, у них война. А на войне убивают, и редко когда это происходит в поединке.
Доменико видел — брат полон ненависти, отчаяния, злобы и желания отомстить. Однако при всем этом он оставался человеком. А еще, иногда Доменико вдруг понимал, с какой сердечной добротой относится к нему почти незнакомый кузен. Где-то в глубине души, несмотря на вынужденную жесткость и даже жестокость Диего оставался очень добрым человеком, и это подкупало и обезоруживало.
И вот теперь его расстреляют, а он ничего не сможет сделать. Он пытался, видят боги. Предательство Валерия подкосило, но не обезоружило. Воспользовавшись советом Диего, однажды он подпоил Валерия, превратив вино у того в желудке в чистый спирт, и попытался уговорить того снять охрану хотя бы на вечер. Ему бы хватило, чтобы сбежать, а там… чем боги не шутят, возможно, он смог бы что-то сделать. Не вышло. Валерий просто вырубился, напоследок успев попросить проводить гостя домой. Кажется, он еще и заподозрил что-то, по крайней мере больше в присутствие пленника не пил даже воды. Манипулировать кровью у Доменико пока не получалось.
После расстрела Доменико понял, что не успокоится. Сейчас его позиции слабы, но он отомстит обязательно. Горечь и боль были так велики, что он бы, наверное, не сдержался и объявил о своих намерениях Валерию, хоть и понимал, что делать этого не стоит. Помогло внезапное появление домины Евы. Он быстро завершил разговор и выпроводил гостя. Не успокоился, нет — гнев тлел внутри и, наверное, он и девушке наговорил бы чего-то, о чем бы потом жалел, но не успел.
— Диего нужна помощь. — сказала домина Ева. — И мне.
В первую секунду он даже не осознал услышанного. А потом до него дошло. Диего нужна помощь.
— Он жив?! — Доменико чуть не закричал. Сдержался — мало ли кто услышит.
— Да. Но это ненадолго, — кивнула богиня беды. А потом лаконично, в своей манере, рассказала где брат, что ему грозит, и почему нельзя вытащить его силой. Более того, оказывается, у домины Евы даже план есть, вот только одной справиться действительно может не получиться.
Доменико не стал выяснять, почему он узнает о таком только сейчас. Время утекает сквозь пальцы. По словам богини, брату становится хуже с каждой минутой, и скоро он и в самом деле может умереть. Доменико почувствовал себя будто Атлант, переложивший тяжесть небосвода на плечи Геракла. Парень включился мгновенно, без раскачки, и тут же развил кипучую деятельность.
* * *
Все, о чем мечтал мастер Иннуарий — чтобы этот день невероятно нервный день, наконец, закончился. А ведь время едва перевалило за полдень! Он знал, что сегодня привезут казненного, но даже представить не мог, какими это обернется проблемами. Сначала лейтенант жандармов потребовал приступить к кремации немедленно, хотя ничего еще не было готово. Потом на него будто из рога изобилия начали сыпаться неприятности. Истопник девять раз сообщал о досадных задержках. Девять раз, только вдуматься! В его-то идеально отлаженном хозяйстве. То на растопку пролилась пожарная бочка, неожиданно давшая трещину. То вдруг чем-то забило тягу, то вдруг оказалось, что новомодные спички не желают разжигаться, потом печь, почти уже растопленная вдруг погасла без видимых причин, а там и сам истопник подвернул ногу и чуть не пробил себе голову, рухнув на кусок угля. Череда мелких неприятностей сама по себе выводит из себя, а тут еще лейтенант, стоит над душой, и интересуется, не пытается ли мастер похоронных дел саботировать приказ. Отвратительно. Но вот, наконец, печь растоплена и горит ровным пламенем, скоро тело преступника будет сожжено и этот мерзкий лейтенант наконец уберется восвояси.
Мастер Иннуарий облегченно выдохнул, и вдруг окно траурного зала рассыпалось осколками, и в помещение ворвался многоголосый крик. Выглянув наружу похоронных дел мастер успел увидеть целую толпу подростков, которые скандировали имя казненного и орали какие-то лозунги. Много Иннуарий рассмотреть не успел, пришлось уклоняться от очередного кирпича, но и так было понятно — ущерба он сегодня получит столько, что неизвестно, когда вообще сможет его компенсировать. Работы в последнее время хватает, народ мрет с завидной регулярностью, вот только в основном бедняки, с которых и взять почти нечего. Приходится снижать цены и сжигать мертвых пачками, чтобы сэкономить на далеко не бесплатных дровах и угле. Молодежь как с цепи сорвалась. Где-то в глубине души мастер их понимал и даже поддерживал, но при чем здесь он и его заведение?!
Все утро копившееся раздражение, наконец, прорвалось и мастер Иннуарий, благоразумно не высовываясь, правда, из окна, закричал:
— Да что вам от меня нужно! Зачем вам, побери вас чистый, тело этого бедолаги! — И только прокричав, сообразил, что только что наговорил себе как минимум на огромный штраф. Ругаться именем бога, да еще и выказывать сочувствие казненному в присутствие жандарма точно не следовало. Тот, впрочем, не обратил внимания на оговорку, потому что малолетние бунтовщики с готовностью вступили в диалог, и их ответ жандарму не понравился гораздо больше. Один особенно чумазый подросток — даже лица было невидно, закричал:
— Нам нужен палач! Палачам — смерть! Жандарм убивает — власть покрывает!
Оглянувшись, Иннуарий увидел побледневшее от ужаса лицо лейтенанта. Тот тоже успел уже выглянуть в окно, и убедился — патронов в револьвере на всех не хватит.
— Что смотришь? — прошипел жандарм. — Давай дверь баррикадировать! Быстрее же, они же меня убьют!
Иннуарий позволил себе на секунду помечтать о том, как откроет дверь и выпихнет лейтенанта наружу. Остановило даже не человеколюбие, а уверенность — тогда первая пуля из револьвера, до побелевших костяшек сжимаемого лейтенантом, достанется ему.
Пришлось звать помощников, чтобы перетащили мебель к двери и окнам. По мере того, как количество выходов сокращалось, к жандарму возвращалась его спесь и уверенность в себе, так что он снова начал властно покрикивать на мастера. Однако Иннуарий, насмотревшись на жалкого и испуганного жандарма почему-то больше не мог воспринимать его всерьез. Поэтому, когда жандарм приказал еще
