— Рада видеть тебя, Вин. Я бы пожала тебе руку, но… — И я указала на табличку «Контакты запрещены», которая висела на двери.
— А я не хочу пожимать тебе руку, — сказал он, глядя на меня холодными голубыми глазами. Их цвет, казалось, сменился с небесно-голубого на ночной глубоко-синий с тех пор, когда я видела его в последний раз.
— Где твоя шляпа? — спросила я беспечным тоном.
— Я завязал со шляпами — постоянно их везде забываю, так что теперь заменил их вот этой штукой. — Он кивком указал на трость, которая лежала на столе.
— Жаль это слышать. Нога все еще болит?
— Мне твоя жалость не нужна, — сказал он резко. — Ты лгунья, Аня.
— Ты этого не знаешь.
— Знаю. Ты сказала, что поедешь в этот лагерь для криминалистов, и вот где я тебя вижу.
— Вроде бы «Свобода» не слишком отличается от лагеря?
Он проигнорировал мою попытку пошутить.
— Итак, когда я наконец узнал, что ты тут — и на это ушло время, так как я старался изо всех сил не вспоминать о тебе, — пришлось задуматься о том, в чем еще ты соврала.
— Ни в чем, — сказала я, пытаясь не плакать. — Все остальное — правда.
— Но мы только что выяснили, что ты лгунья, так как же я могу верить тому, что ты скажешь?
— Не можешь.
— Ты сказала, что влюбилась в другого. Это ложь?
Я не ответила.
— Это была ложь?
— Правда… По правде, все равно, ложь это была или нет. Если это ложь, значит, мне нужно, чтобы она была правдой. Вин, пожалуйста, не питай ко мне ненависти.
— Я хотел бы тебя ненавидеть, — сказал он. — Я бы очень хотел не приходить сюда.
— Я тоже. Ты не должен был приходить.
А потом я перегнулась через стол, сгребла его за волосы — за то, что от них осталось, — и крепко поцеловала в губы.
И в этот момент я стала человеком без происхождения, как и он. У нас не было отцов, матерей, сестер, братьев, бабушек и дедушек, дядей или двоюродных братьев, которые бы нам напомнили, что мы должны — или были должны. «Обязательства», «последствия», «завтрашний день» — эти слова исчезли, или я забыла их значение.
Все, о чем я могла думать, — это Вин и то, как я его люблю.
— Никаких поцелуев! — закричал надзиратель, который только что заступил на службу.
Я отпрянула, и Аня Баланчина воскресла во мне.
— Я не должна была так поступать, — сказала я.
И сразу же поцеловала его снова.
Боже, прости меня за это и за все, что я сделала.
