открывшийся проем, и дверь быстро вернулась в исходное положение.
Маркхэм быстро огляделся по сторонам и оценил особенности комнаты, в которой он сейчас оказался. Она была значительно больше, чем комната, которую он только что покинул, и в ней так же отсутствовали прямые углы. Наверху были установлены полусферические светильники, но они не горели. Огромные потоки солнечного света лились в комнату через единственное стеклянное окно, занимавшее почти всю стену слева от него. Маркхэму потребовалось немного времени, чтобы увидеть, что стекло было кварцевым, дающим свободный доступ важным ультрафиолетовым лучам. В стене напротив него, так же как и в той, через которую он вошел, было несколько странных дверей без петель и ручек. Справа от него…
Забавно, что он не заметил его раньше. Там за длинным, узким столом с плоской столешницей сидел мужчина, с интересом разглядывающий его сочувствующими голубыми глазами. Он опирался на стол обоими локтями, в правой руке у него была ручка. Слева от него находился лоток для файлов, справа – несколько рядов кнопок и электрических лампочек. Но именно одежда человека за столом впервые заставила Маркхэма усомниться в том, что все это было чем-то большим, нежели обычная мечта о суперсовременном отеле.
Было два видимых предмета одежды. Внутренняя часть была почти облегающей и, по-видимому, сочетала тепло со свободой движений. Верхняя одежда представляла собой нечто вроде свободного плаща, в котором сочетались достоинство и скромность. Вся одежда была темно-синего цвета, с тонкой желтой тесьмой по краям. Ноги мужчины были видны под столом, и при виде их Маркхэм был вынужден изобразить изумление. Они были обуты в открытые сандалии с высокими сводами, и ступни были не ороговевшими, покрытыми наростами продуктами нашей цивилизации, а стройную пару, которая могла бы послужить моделью для ступней скульптуры Аполлона. Однако их обладатель, по-видимому, был далеко за пределами среднего возраста. На несколько минут воцарилась тишина. Человек за стойкой, несомненно, какой-то чиновник, был невозмутим и, казалось, хорошо владел ситуацией, в то время как Маркхэм был настолько ошеломлен, что не мог придумать, что сказать или спросить в первую очередь. Наконец чиновник опустил взгляд и нажал одну из кнопок справа от себя на столе. Лампочка рядом с ним вспыхнула, и он достал из ее металлического держателя черный круглый предмет, похожий на наушник. Он приложил его к уху и мгновение слушал, затем приложил к губам.
– Гида, – сказал он.
Это было все, и он вернул крошечный телефон в держатель. Раздался щелчок, и свет в лампочке потух. Этот человек снова стал что-то записывать, как будто Маркхэма для него больше не существовало.
Позади чиновника и слева от него была двойная дверь. Через мгновение из нее вышел красивый молодой человек, одетый точно так же, как чиновник, но с синей прострочкой вместо желтой. Мужчина постарше посмотрел на него и улыбнулся.
– Опять ты, Джон?
– Да, сэр, – последовал ответ. – Но я не возражаю. Это интересная работа.
Чиновник продолжил писать, а молодой человек обратился к Маркхэму.
– Не могли бы вы пройти со мной, сэр?
Маркхэм последовал за ним через двойную дверь и оказался в огромном коридоре шириной всего в тридцать футов. Примерно в ста футах слева от них проход заканчивался прямым поворотом, но справа он простирался почти так же далеко, как мог видеть глаз. Он был хорошо освещен светильниками из матового стекла. С той стороны, откуда они вышли, были двойные двери, но на противоположной стороне Маркхэм с удивлением увидел стеклянные витрины магазинов, выстроившиеся в длинный ряд. Молча шагая, они миновали множество людей, одетых в одежду, похожую на одежду чиновника и гида, но черного цвета без украшений. Они проявили лишь слабый интерес к необычной одежде незнакомца. Последний, очарованный новой рекламой и размерами магазинов (каждый из них был в три раза больше среднего магазина, который он знал), отметил, что нет и двух одинаковых по ассортименту. В одном были представлены исключительно консервированные продукты питания, упакованные в коробки и бутылки, в другом – свежие продукты и овощи, в третьем – канцелярские принадлежности и так далее. Маркхэм задался вопросом, не наступил ли наконец в деловом мире тысячелетний период, когда конкуренция исчезла.
Они прошли через единственную дверь, отличающуюся по цвету от остальных, поднялись по короткой лестнице и вышли через другую дверь на красивую террасу, образованную выступом в здании. Выступ был ровный, шириной в пятьдесят футов. Самые дальние десять футов образовывали дорожку. Маркхэм заметил, что тротуар был таким же, как и внутри, – черная субстанция, которая, должно быть, была отлита в жидком состоянии и пружинила под ногами. Внешние сорок футов отступа представляли собой красивую полосу травы, цветочных клумб и небольшого кустарника.
Гид снизил темп до прогулочного.
– По вашей одежде я сужу, что вы из начала двадцатого века, – отважился он предположить.
Череда чудес и новшеств обрушилась на Маркхэма с безжалостной точностью отбойного молотка. Теперь он почувствовал кратковременную передышку, и на него обрушился поток вопросов.
– Я, как вы выразились, – ответил он гиду, – из начала двадцатого века. Но где или когда я сейчас нахожусь и как я сюда попал?
– Это Нью-Йорк, конец двадцать первого века. Вы тот, кого здесь называют "посетителем".
– Несомненно, – сказал Маркхэм с легкой попыткой сарказма. – Я вряд ли мог бы назвать себя уроженцем этого места, даже если бы родился на Манхэттене.
Гид добродушно рассмеялся.
– Что я имел в виду, – серьезно объяснил он, – так это то, что вы принадлежите к совершенно другому временному периоду или, скорее, истории, поскольку мы все больше и больше начинаем сомневаться в том, что существует такая вещь, как время. Как вас сюда доставили – что ж, продвинутые психологи и гипнотизеры наших колледжей весьма преуспели в своих недавних экспериментах. Они не задумываясь выдергивают из так называемого прошлого какого-нибудь человека, сознание которого находится в резонансе с их объединенными концентрациями воли. В последнее время они делают это не из какого-либо научного интереса, а просто для практики, можно сказать, в шутку, как, например, в вашем случае.
От этой мысли у Маркхэма закружилась голова. В тоне гида было что-то такое, что отбило у него охоту продолжать разговор. Он не осмеливался продолжать в том же духе, он чувствовал, что сойдет с ума, если сделает это. Он подумал о ситуации психолога, которому не терпится узнать психические реакции человека, падающего со скалы, и в то же время не хочет проводить эксперимент лично над собой.
Все это было слишком странно. Он не должен ни в чем сомневаться, он должен принимать все как
