– Так мне идёт? Лучше пижамы? – спросила она, прежде чем лечь в постель.
Я растерялся, не зная, что ответить. Брякнул первую пришедшую на ум глупость:
– В пижаме тоже было хорошо…
И сам сразу же понял, что сморозил пустоголовую банальность, как самый непроходимый на свете тупица. Чёрт, ну конечно лучше, в тысячу раз лучше: что за вопрос? Я поспешил поправиться, преодолевая свою робость:
– Ты очень красивая, Ноема. Ты мне нравишься.
Наши глаза опять встретились – так же цепко, открыто, тепло, но не так по-человечески близко, как в прошлый раз. Не меня, а её что-то держало на некотором расстоянии, словно она проверяла ножкой воду в море – можно ли искупаться в нём или лучше не надо.
– Ты это говоришь из-за того, что тебе хочется попробовать секс с «чёрненькой»? – она мягко отвела взгляд куда-то мимо меня.
– Зачем ты меня обижаешь? – обиделся я. – Ничего мне не надо.
– И секса в виде благодарности за всё, что ты делаешь для меня?
– Спокойной ночи, Ноема.
Я выключил свет, разделся и лёг спать.
Она разбудила меня ночью. Молча легла рядом, горячо прижалась ко мне сзади. Поцеловала в плечо и сказала шёпотом:
– Прости меня. Можно я с тобой буду спать?
– Можно, – ответил я сквозь сон и тотчас заснул.
Утром всё было как обычно. Вот только Ноема была не в пижаме, а в той ночной сорочке. Прозрачной до одурения. На голое тело. Совсем голое. Так что я видел её всю как она есть. Её маленькие груди с длинными сосками и аккуратную полоску волос ниже живота. Её ягодицы, похожие на большую чёрную сливу. А, когда она спиной ко мне наклонялась за чем-нибудь, её то место – две шоколадного цвета складочки, сомкнутые и слегка разомкнутые, в зависимости от положения ног. И она нисколько не стеснялась этого.
А я ходил с «железным колом» в трусах и тоже не стеснялся этого. Временами мне хотелось стащить с себя трусы, подойти к Ноеме сзади, когда она наклонялась, и… Но я тут же отбрасывал такие мысли. Я чувствовал, что этим вечером всё произойдёт как-то само собой. И это будет хорошо. Потому ещё, что это был пятничный вечер. А вечер пятницы сам по себе прекрасная вещь – он всегда открыт для чего-то необыкновенного.
Вечером я нёс домой вино и приподнятое настроение. Я уже вошёл в подъезд, когда меня настигла соседка, пожилая тётка, которая вечно совала свой нос в мои дела, считая, что у неё есть на это право, так как мои родители лет десять назад дали ей номер телефона на всякий случай.
– Мишка, ты чего это, негорку себе привёл, что ли? – осведомилась она строго и прямо, без предисловий.
– Кто вам сказал? – попытался уклониться я, но не вышло. Она, как мент на допросе, враз всё обрубила.
– Ты это дело брось! «Кто сказал». Сама видела! Гляжу, выходит из квартиры, ключи у неё есть. Я ей: вы кто? А она: я здесь живу. Живёт она! Я тебе, Мишка, вот что скажу: гони эту шалаву чёрную отседова! Не то я твоим отцу с матерью позвоню! Вот они сынку обрадуются! Негорку завёл!
– Ну, это моё дело: кого хочу, того и привожу в свою квартиру.
– Нет, это не твоё дело! Ишь какой! Он будет негров тут разводить, а мы бойся. Она ходит тут, трогает всё. А может, у неё СПИД какой? Может, ещё чего похуже? А он: «моё дело»! Сегодня же позвоню твоим. Пускай они разбираются.
– Звоните, кому хотите. Мне всё равно.
Я разозлился и оборвал разговор. Хотя мне не было всё равно. Вот уж кому-кому, а родителям пока ничего знать точно не следовало. Нет, я не боялся родителей, не маленький уже, но меня беспокоила их реакция. Могло быть всё, что угодно. Вплоть до разрыва. У нас и так отношения не ладились. Они жили в маленьком городке в области, навещали редко, а я их того реже. Обижались на меня, что живу своей жизнью и их совета не спрашиваю.
Так и вышло – худшие опасения оправдались. Не успел я прийти и толком всё обдумать, позвонила мать и сказала, чтобы я со своей «негоркой» к ним не являлся, и вообще забыл, что у меня есть родители.
Настроение у меня, естественно, испортилось. Ноеме рассказывать об этом не хотел, но она сама догадалась, что что-то со мной не так. Подсела ко мне, обняла крепко и начала допытываться:
– Что у тебя случилось? Это из-за меня, да?
– Ты выходила из квартиры сегодня? – спросил я.
– Да, я каждый день выхожу. А что?
– Куда ходишь?
– Работу ищу. А что?
– Нашла что-нибудь?
– Пока нет. А что случилось?
Я не стал скрывать и всё рассказал. Потом мы долго молчали.
– Мне жаль, что так вышло, – наконец произнесла она. – Это всё из-за меня. Хочешь, я уйду?
– Нет, – ответил я. – Всё нормально. Зачем тебе уходить?
– Но у тебя же неприятности из-за меня.
– У меня из-за тебя неприятности? У меня из-за тебя приятности! У меня до тебя были неприятности – моя серая и тоскливая жизнь. Я как будто и не жил, а спал, спал и спал под вот этот вот ноябрьский унылый дождик за окном. И вот теперь проснулся. И хочу жить. Хочу жить с тобой. Да, с тобой. А почему – нет? Потому что ты чёрная, а я белый? Да плевать я хотел на это! Ты же сама говорила, что это всё из-за того, что любви не хватает. А у меня хватает! Я, может быть, люблю тебя… А ты говоришь: «хочешь, я уйду»… Я прошу тебя, не надо уходить, Ноема. Мне хорошо с тобой.
И я улыбнулся ей. А она улыбнулась мне. Наши глаза встретились – по-человечески близко, ближе некуда. Наши лица встретились ближе некуда. Наши губы встретились ближе некуда и соединились в одно – цепко, открыто и так жарко, словно нас закружил жар африканского танца.
И этот танец продолжался всю ночь – до самого утра. Я обратился в ненасытного зверя, которому всё мало. Я хотел её каждую минуту, в минуте каждую секунду. Если её не хотел мой член, то хотели мои руки. Если её не хотели мои руки, то хотели мои губы. Если её не хотели мои губы, то хотел мой язык. Если её не хотел мой язык, то хотели мои глаза.
А она каждую минуту и в минуте каждую секунду отвечала мне. Во всём, по-женски отдавая себя полностью, всю до конца. Не было ни единого места в её теле, которого она бы не хотела мне отдать и которого не отдала с удовольствием, стоило мне только пожелать его. О такой девушке я и мечтал с того момента, как понял, для чего человеческий род делится на два пола. И пусть, что она чёрная. Она моя – и точка.
Утром мы лежали на диване голые и смотрели на карту Африки.
– Как тебе кажется, на что Африка похожа по очертаниям? – лаская волосы на моём животе, спросила Ноема.
– Не знаю, – ответил я. – Разве она на что-то похожа?
– Никто этого не видит. А я вижу в Африке мужской член.
– Член?
– Да. Смотри, он головкой обращён вниз. Головка – это где ЮАР, в южной оконечности. Западная часть – это мошонка, там, где-то под Сахарой, находятся яички. Если мысленно убрать мошонку, то чётко виден ствол, как у члена, – с севера на юг. Посмотри, разве нет?
