Продолжала отвечать на звонки. Сердце было готово разорваться, когда я слышал в ее голосе слезы отчаяния и безнадёги.
Меня ломало.
Новый уклад жизни был настоящим кошмаром. Что интересно, многие там знали меня как знаменитого боксера. Вот это был реальный каламбур.
Возможно, именно поэтому я «оброс защитой» определенных людей. Меня не прессовали.
Но страх был. Страх столкновения с неизвестностью. Все, что было в голове это байки, рассказы или же сцены из фильмов о подобных учреждениях.
Кирилл рос, мама приносила его фото, рассказывала о внуке с улыбкой на лице. О Ксюше чаще всего помалкивала. Да я и сам не спрашивал. Незачем.
Иногда мог забывать о ней на пару месяцев, точнее, думал, что забываю. После срывался. Звонил и она всегда отвечала. Всегда.
Это ли не показатель ее чувств. Или единиц того, что от них остались.
Мы разговаривали как люди с разных планет. Часто невпопад. Где-то каждый о своем. Я предпочитал слушать. То место, куда я попал не лучшая тема для беседы.
Все в основном сводилось к сыну. Даже по голосу чувствовалось, что Ксеня изменилась. Нет в ней больше той нерешительной девочки, которая вечно попадала в неприятности.
Она выросла. Эмоционально окрепла.
Я не планировал приходить сегодня домой. Хотел перекантоваться у Пашки, привести мысли в порядок. Но само потянуло. Необъяснимое чувство.
Она была удивлена. Напугана. В глазах читалась растерянность и чувство вины.
Вины в чем?
Сбивчивые диалоги. Волнение. Зашкаливающее волнение. Робкие движения. Слова.
Все словно в первый раз. Как будто мы не виделись тысячи лет.
Но самое главное таинство — знакомство с сыном.
Я долго не мог решиться заглянуть в детскую. Стоял под дверью как дурак, крепче сжимая ручку двери. В висках пульсировало.
Я видел этого мальчика на фотографиях, но даже не надеялся увидеть его в ближайшее время вживую.
В комнате горел ночник. Стены, выкрашенные в бледно-голубой цвет, ловили тени моей фигуры.
Я никогда не хотел детей. Всегда думал что когда-нибудь. В будущем. Успеется. Разве кто-то мог предположить, что все выйдет так?
Нет.
Не мог.
Было странно смотреть на ребенка. Сладко спящего ребенка и понимать что он мой. Мой сын. Уже такой большой. Сын, рождения, первые звуки и шаги которого я пропустил.
Это душит. Навязывает огромное чувство вины. Головой я понимаю, что просто не имел на это возможности. Хотел, но жизнь распорядилась иначе.
Касаюсь матовой теплой кожи. Сжимаю пальцами крошечную ладонь. По телу разливается тепло. Кирилл хмурит брови и переворачивается набок. Убираю руку, несколько раз сжимая ее в кулак.
Меня трусит. Первая встреча…мой сын.
В гостиную спускаю словно в тумане. Голова тяжелая. Мысли путаются.
Ксюха сидит на кухне за барной стойкой. Я вижу ее спину.
В голове до сих пор врезавшийся образ. Ее болезненная худоба на одном из заседаний. Сейчас ее нет, но я никак не могу выбросить эти проклятые очертания.
Говорю что-то про суд. Кажется, что-то важное. Вижу, как подрагивают ее плечи.
Плачет. Уверен, что ревет.
Медленно касается голыми ступнями пола, и разворачивается ко мне лицом. Глаза красные.
В порыве вытягиваю руку. Хочу до нее дотронуться. Убедится, что настоящая. Касаюсь пальцами щеки, веду ниже, к шее.
Ксюша стоит не шевелясь. Смотрит.
Ничего не прошло. Не перегорело. Все осталось там, глубоко в груди. В самом сердце.
Она поселилась там практически сразу и не дала возможности от себя отказаться. Не единой.
Во рту настоящая Сахара.
Отвожу руку в сторону, теряя наш тактильный контакт. Ксюша сглатывает, немного приоткрывает губы.
Хочется их целовать. Ее целовать. Трогать. Крышу сносит от мыслей, которые с секундной периодичностью лезут в голову.
Рассудок мутнеет. Температура вокруг накаляется, как и атмосфере. Чувствую себя неандертальцем, а она продолжает стоять и хлопать своими глазищами.
Без резких движений Соколов. Без резких движений.
— Ужинать будешь?
Ее вопрос растворяется где-то за границами разума. Киваю больше на автомате, чем от понимания услышанного.
Ксеня кивает, медленно разворачивается в сторону кухни.
Делаю шаг следом.
Не чувствую вкуса еды. Смотрю на нее, как последний маньяк. И она это, конечно, чувствует. Напрягается. Волнуется, но не перестает смотреть в глаза. Что — то там высматривает…изучает.
Отодвигаю тарелку, мельком смотрю на часы, что сидят на запястье.
— Поздно уже, я наверное…
— Не останешься?
Мне кажется, или я слышу в ее вопросе укор?
— Останусь.
Ксю водит кончиками ногтей по поверхности стола.
— Посплю в гостиной.
Делаю выбор в пользу дивана. Не уверен, что мы оба сейчас хоть к чему-то готовы. Жизнь на одних инстинктах далеко в прошлом. Не хочется скатываться обратно.
- Я постелю.
— Я сам, — получается резковато.
Она приносит постельное и молча уходит наверх.
Провожу пятерней по коротко стриженой голове, медленно выдыхая через нос. Ночка будет та еще.
Принимаю душ. Долго стою под прохладными каплями, запрокидывая лицо так, чтобы на него попадала вода.
Обычный душ сейчас, кажется, чем-то сверхъестественным.
Вернувшись в гостиную, постельное, конечно же, не заправляю. Просто ложусь под одеяло. Темнота комнаты, тепло и такая непривычная тишина.
Закрываю глаза, поудобнее устроившись на подушке.
Долго не могу уснуть. А когда, получается, мгновенно открываю глаза, слыша тихие шаги в этой настигшей тело полудреме.
