Книга Земли семи имён - Дарина Стрельченко

Лето долетело до города. Дай ему день, два – и польётся широкой зелёной рекой в Грозогорье. Отворит окованные сталью ворота, пышным цветом разойдётся по улицам, превратит весь горный город в один Сад. Первое лето Грозогорья, первое – и последнее – его правительницы.

– Не отдавай лето своё, – молвил Хцеф, касаясь её серебряных волос. – Останься со мной. Разве весна – плохо?

– Весной не цветут маки, весной не созреть малине.

– Зачем же малина, правительница? Много есть ягод, что зреют осенью, есть и зимняя кровь – розовая клюква.

– Мы вместе побывали в Медных Туманах, на что врать друг другу? Никакая ягода алой малины не заменит, советник. Уж тебе ли не понять… – Она улыбнулась, и тревожная дорожка разгладилась на лбу. Сухой рукой тронула запястье Хцефа. – Но есть у нас ещё одно дело, Хцеф Пепельный, прежде чем расстаться. Ведаешь, о чём я говорю? Ведаешь, конечно… О таком разве забывают. Подойди.

Сглотнув горячее, горькое, опустился он рядом со своей правительницей.

– Позже, чем думала, забираю у тебя это бремя, – произнесла Хедвика. – Забираю вместе с ним все нити, что ведут к чужбине.

– Дарю тебе взамен все встречи и радости, и ни призрак, ни человек не тронет тебя скорбью, – откликнулась Гостимира.

– Забираю тревоги и памяти твои, забираю холода и раздумья, – продолжила Нилит.

– Дарю тебе веру, что жива твоя искра, твой шар, дарю тебе ветер, чтобы раздуть уголья, – молвила Имарина.

– Забираю у тебя лёд! – воскликнула Альга.

– Дарю тебе алую малину, – прошептала Филарт.

Она пришла к нему в серебряных зеркалах, когда в Грозогорье цвело пышное лето.

Советник умывался с дороги – вернулся от горных ущелий, где безуспешно искал убежище карлы с голубыми шарами. Зачерпнул из кувшина воды, плеснул в лицо, утёрся… и отпрянул от зеркала над столом. Из глубины глядела на него правительница, но не та хрупкая грозовая дева, что исчезла на его глазах, обернувшись летом Грозогорья, а смеющаяся девушка, что явилась на пути в холщовых лохмотьях. Только теперь была она в сером платье с серебряным поясом да в том самом венке, что упал с её кос на холмах перед Мёртвым городом.

– Как живёшь, Хцеф Пепельный? Забрала у тебя трудные пути, забрала тревоги, забрала холода и думы, да тоску позабыла взять. Не печалься, советник, не холоди сердца. Ты теперь сам властен над своей пустотой. Хочешь – разожги искру. А хочешь – наполни.

– Смеёшься надо мной, правительница?

– Куда уж, – ответила она, да в глазах – лукавые огоньки. – Да и какая я тебе правительница?

И вправду. Глядела из зеркала лесная девушка, весенняя княжна, юная странница. Куда ушла из глаз тяжёлая морионовая[12] глубина, когда посветлели волосы? Русые кудри с рыжиной вились по плечам, путались в них стебли и лепестки, бежали по платью цветные узоры, и вся она светилась, словно солнечный блеск разлился в чистой воде ручья.

Хцеф поднял руку, коснулся зеркальной оправы. Филарт покачала головой, улыбнулась грустно:

– Не дотянуться до меня, советник.

– Какой я тебе советник?..

Она раскрыла ладони, протянула к нему.

– Погляди! Ничего не уношу. Сердца твоего не уношу. Не тоскуй по мне. Думаешь, пустоту твою я заполнила любовью к себе?

Хцеф опустил голову. Что тут скажешь?

– Нет, верный мой советник. Я другое вернула, тобой упущенное, – время любить. Алую малину, что и есть настоящая искра.

– Коли эту искру растравит ветер в чужом поле, не нужна она мне!

Филарт в тёмных зеркалах посерьёзнела.

– Даю тебе в руки лукошко сладкой садовой ягоды – не берёшь. Видно, душа твоя такова: просит дикой да горькой лесной малины, что не достанешь, руки не исколов. Не тоскуй о небывалом, как я тоскую о мёртвом… Живи, странствуй. Разными путями мы с тобой идём к новой дороге. Я – зеркалами, ты – землями…

– Загадками говоришь, правительница!

– На то ты и мудрец, чтобы разгадывать!

– Как седьмое твоё имя, правительница?

Нилит улыбнулась, Хедвика склонила голову к плечу, Альга прищурилась. Опустила глаза Гостимира, Имарина только развела руками, а Филарт ответила:

– Имя моё узнаешь в седьмой земле, там, где мы бывали с тобой и будем. Узнаешь, ежели не забудешь за семь времён.

– Загадками говоришь! – отчаянно крикнул он, видя, как блёкнет её лицо в серебряной раме.

– На что тебе теперь имя моё? Дари советы свои, дари огонь, искру сбереги, шар ищи! А всё, что нужно, я сказала тебе. До свидания, советник мой.

– До свидания, моя королева…

Отчего так назвал её, Хцеф не знал и сам – может, подсказало то самое эхо, что за семь времён, за семь имён от него гремит, а может, в памяти будущей что вспыхнуло… Длинный и извилистый предстоит путь, в темноте и тревоге, как в чащобу за лесной ягодой. Один у него свет – внутренний огонь.

Хцеф прислушался. Тишина стояла вокруг. А внутри, в груди, отогревалась искра его, расправляла крылья.

– Огонь, – прошептал он. Забросил за спину плащ и вышел вон, не оглянувшись на зеркало. Не было там ни Филарт, ни Гостимиры, ни остальных имён её. Шестеро покинули Грозогорье навсегда. Седьмая, любимая, ушла к седьмой земле, за кораблями, травами, городами и тропами.

Сколько времени понадобится, чтобы до неё добраться? Успеет ли? Не отречётся?

Рассвет разлился алой малиной, да разве и могло быть иначе? День Хцеф провёл в лесу, и день этот равен был не одной жизни: и города были в нём, и травы, и море, и колдовство. К вечеру вышел к таверне. Пахло скорым дождём да дорогой.

Чему быть дальше, того не миновать, а другого и не узнаешь никогда, в какие зеркала да реки ни заглядывай.