Улыбка мисс Павличенко. — Патриотизм как психическое расстройство. — Как сложно коммунисту уйти на фронт
В моей первой, интуитивной реакции на чудовищную новость преобладало чувство облегчения. ‹…› Воздух стал чище. Пакт Сталина — Гитлера, величайшая извращенность и парадокс мировой истории, относится теперь к прошлому, вместе с Мюнхеном и другими позорными воспоминаниями. ‹…› В своем безумии Гитлер осуществил то, что не удавалось никакой дипломатии: альянс между Востоком и Западом, между большевизмом и западной демократией. ‹…›
Если бы этой великой коалиции действительно суждено было образоваться и оправдать надежды — не только в войне, но и после нее, — наша подвергающаяся угрозе цивилизация была бы, возможно, спасена. Как хотели бы мы быть благодарны бесноватому Гитлеру (который был бы тогда уже давно мертвым Гитлером)! — Клаус Манн, 22 июня 1941 года.
По воспоминаниям сценариста Аллена Ривкина, 22 июня 1941-го — дело было в доме сценариста Сидни Бахмана — Хеллман, вся в белом, заявила, войдя в гостиную: «На нашу Родину напали» так театрально, что возникал вопрос, не издевается ли она над партийной риторикой. Но стоило Гитлеру напасть на СССР, радикально изменились не только риторика компартии («Мобилизацию за мир» переименовали в «Народную мобилизацию»), теперь требующей вступления в войну, но и настроения американцев. Когда же в войну вступили США, антифашистская мобилизация 1930-х показалась жалкой пробой пера по сравнению с взлетом нового Народного (Национального) фронта на основе патриотизма. Уже через неделю гильдии сценаристов, радио-писателей, рекламных агентов, читчиков, аниматоров и газетных работников создали его «мотор» — «Голливудскую мобилизацию писателей».
В дни титанической битвы, исход которой решал СССР, дистанцироваться от «советского режима», подобно либералам 1930-х, стало просто неприличным. Требование второго фронта приобрело надпартийный смысл. Главный фронт давления на правительство — «Помощь России в войне» (ПРВ) — вырос в сентябре 1941-го из созданного месяцем раньше Комитета медицинской помощи России и слился затем с «Помощью Англии в войне» и подобными ей организациями в «Объединенную военную помощь». В ее руководство вошли свадебные генералы первого ряда: мэры, конгрессмены, сенаторы.
* * *
Сезон 1942 года открылся изоляционистской «Женщиной года» по сценарию Ларднера-младшего, а завершился «Хранительницей пламени» Кьюкора по сценарию Дональда Огдена Стюарта. Оба фильма притворялись комедиями о «войне полов», в обоих царил великий дуэт Кэтрин Хепберн и Спенсера Трэйси. Но акценты сменились радикально.
Стюарт ведет еще невиданную в Голливуде игру вопреки законам жанра: screwball comedy[27] оборачивается политическим триллером. «Хранительница» — вдова погибшего в аварии великого человека, «совести нации». Прожженный репортер пытается выцарапать у нее эксклюзивное интервью о трагедии и обнаруживает, что на самом деле она убила «светоча нации». Как такое возможно, чтобы убийцу играла, разрушая свое раз и навсегда определенное амплуа, Хепберн? Значит, свою участь муж героини заслужил, но чем? И тут Стюарт взрывает сценарную бомбу: кумир нации был истинно американским нацистом, методичным маньяком. Жена остановила его, когда подготовка переворота и кровавых чисток была полностью завершена. Ее слова звучат эхом инструкций Геббельса из «Признаний нацистского шпиона»:
Разумеется, они не называли это фашизмом. Они раскрасили это в красный, белый и синий и назвали американизмом.
* * *
Almanac Singers, что твой метеоролог из песни их лучшего ученика Боба Дилана, первыми знали, «куда дует ветер». Сразу после 22 июня «Песни для Джона Доу» исчезли из продажи. А после Перл-Харбора вышел (под художественным руководством Эрла Робинсона) их третий альбом «Дорогой мистер президент». Название — памятуя о вурдалаке ФДР из первого альбома группы — звучало бы цинично, если бы не звучало так искренне.
Пит Сигер от лица распростого трудяги, семьянина, потомка первых переселенцев, выше всего ставящего свободу, передавал «дорогому мистеру президенту» приветы от своих друзей из Техаса, Алабамы и Огайо. Лирический герой ненавидел Гитлера за страдания и смерть хороших парней. Был готов на любые жертвы, даже на мораторий на забастовки (компартия провозгласила такой мораторий на время войны) и драки с тещей (решения ЦК по этому вопросу, очевидно, засекречены).
В прошлом мы не всегда были согласны, и я об этом не забыл, Но теперь все это неважно. А важно то, чем мы займемся, А займемся мы тем, что будем лупить мистера Гитлера, и, пока не отлупим, Все остальное может подождать.
Трудяга не так прост, как кажется. Без него Америке не победить, и она победит. Но, пройдясь хороводом вокруг могилы Гитлера, такие, как он, победители сами определят будущее Америки.
Я воюю потому, Что мне нужна лучшая Америка, и лучшие законы, И лучшие дома, и работа, и школы, И никакого Джима Кроу[28], и никаких правил вроде: «Ты не сядешь в этот поезд, потому что ты негр», «Ты не можешь жить здесь, потому что ты еврей», «Ты не получишь здесь работу потому, что ты состоишь в профсоюзе».
В отличие от Almanac Singers, ФБР не поспевало за стремительным временем. Только спустя год с небольшим после выхода «Песен для Джона Доу» «контора» узнала о существовании группы и забила тревогу. Альбом идеально подпадал под закон о государственной измене и саботаже мобилизационных усилий. Гувер требовал от подчиненных узнать о преступниках хоть что-нибудь.
Джи-мены, преодолев сотни миль, врывались на фабрику грампластинок где-нибудь в Ньюарке, чтобы установить существенный факт: ее владельцы понятия не имеют, где искать Гатри и Сигера. Допросив менеджеров крупнейшей в мире компании звукозаписи Radio Corporation of America, выясняли, что те первый раз в жизни слышат о Singers. Не уходить же с пустыми руками: пусть менеджеры составят для ФБР список всех малых звукозаписывающих компаний Америки. Менеджеры посоветовали агентам проштудировать Variety или Billboard.
«Песням» стукнуло полтора года, когда ФБР добралось до выпустившей их, но предусмотрительно не обозначенной на диске фирмы Keynote Records. Наконец нашелся человек, раскрывший глаза всевидящим агентам: «Вы знаете, с тех пор, как эта пластинка была записана, многое изменилось».
Этим человеком был владелец фирмы и советский агент Эрик Берни.
Только 28 апреля 1943-го Гувер закрыл дело о «предательских грамзаписях». Основанное на недоразумении, оно доставило ему мучительную душевную боль. Каково было фанатику картотек, жрецу тотального учета и контроля узнать, что три диска «Песен» — вещдоки, с которых началось расследование, — утрачены для вечности. Кто-то из агентов (обиднее всего была невозможность его идентифицировать) допустил преступную халатность: разбил диски.
