– Ну и когда ты у него была?
– В прошлый четверг.
Она на миг отвела глаза, а потом робко улыбнулась.
– Что он сказал?
– Что обмороки и рвота могут продлиться еще какое-то время.
– Он считает, что эти явления приобрели хронический характер? –еще больше встревожилась Рут, но Ариана успокоила ее:
– Вовсе нет. Наоборот, теперь это его больше не беспокоит.Он сказал, что сначала таким образом проявлялись последствия переутомления, асейчас я расплачиваюсь за то, что произошло уже после моего приезда.
– Что он хотел этим сказать?
Внезапно до Рут дошел смысл этих слов. Она изумленнорасширила глаза, и на ее лице появилась радостная улыбка.
– Ты что, беременна?
– Да.
– Ах, Ариана!
Рут вся засветилась от радости и бросилась обниматьневестку, но тут же взглянула на худенькую молодую женщину с новой тревогой.
– А ты для этого достаточно здорова? Что он говорит? Тытакая худенькая, не такая здоровенная кобыла, как я.
И все же Рут была так обрадована этой новостью, что крепкосжала руку Арианы и не хотела ее выпускать. Рут вспомнила, какое счастьекогда-то доставило ей известие о том, что у нее будет первый ребенок.
– Он хочет, чтобы ближе к сроку я начала посещатьспециалиста, вот и все.
– Что ж, это вполне разумно. Кстати, а когда срок?
– В начале апреля.
Ариана внутренне вся сжалась от этой лжи, моля Бога только отом, чтобы Рут никогда не узнала правду о ребенке. Мысленно она пообещала себеи свекрови, что вырастит своего будущего ребенка достойным человеком. Полсможет гордиться этим ребенком. Это ее долг по отношению к Полу. Когда онабудет в состоянии, непременно родит мужу еще одного ребенка, а потом и третьего– детей у них будет столько, сколько Пол пожелает. Он имеет на это право, ибоему суждено стать отцом ребенка Манфреда.
Шли месяцы. Пол мужал, готовясь к роли отца. Он помогалАриане обустраивать детскую, сидел с ней рядом по вечерам, когда будущая матьвязала одежки для ребенка. Рут натаскала целый ворох вещей, оставшихся от еесобственных детей. Весь дом был завален чепчиками, носочками, платьицами,кофточками.
– У нашего жилища такой вид, словно ребенок ужеродился, – сказал он за две недели до Рождества.
Пол считал, что его жена на шестом месяце, хотя на самомделе до рождения ребенка оставалось не более шести недель. Никому из окружающихбольшой живот Арианы не казался подозрительным, все относили это за счет еесубтильности. Полу же раздутый живот жены даже нравился, счастливый мужпридумывал для него всякие забавные прозвища и взял себе за правило передуходом на работу непременно дотронуться рукой до живота, причем два раза – насчастье.
– Не делай так! – верещала Ариана, которой былощекотно. – Он снова начнет брыкаться.
– Значит, это мальчик, – с важностью говорил Пол,прикладывая ухо к животу. – Думаю, из него получится отличный футболист.
Ариана стонала, закатывала глаза, смеялась.
– Да, он и так уже играет в футбол – моими почками.
Однажды утром, когда Пол ушел на работу, на Ариану накатилокакое-то странное настроение, ностальгия по прежней жизни. Несколько часов онасидела в кресле, думая о Манфреде. Потом достала шкатулку с драгоценностями,примерила кольцо своего первого мужа. Она сидела и вспоминала их мечты, ихпланы. Что бы сказал Манфред, если бы узнал о ребенке? Какое имя захотел бы онему дать? Пол настаивал, чтобы ребенка, если это будет мальчик, назвалиСаймоном, в честь погибшего брата. Ариана понимала, что должна уступить мужу вэтом вопросе.
Перебирая вещи, оставшиеся от прошлого, она наткнулась наконверт с фотографиями, спрятанный в самой глубине ящика, который запирался наключ. Ариана разложила снимки и стала смотреть на лицо мужчины, которогокогда-то любила. Она вспоминала прошлое Рождество, смотрела на офицерскиймундир Манфреда. Не верилось, что снимки на рождественском балу были сделанывсего год назад. По щекам молодой женщины стекали слезы, и внезапно вошедший вкомнату Пол так и застал Ариану с фотографиями в руках. Он подошел сзади иуставился на снимки – сначала с недоумением, потом с ужасом. Его взгляд былприкован к немецкой военной форме.
– Господи, кто это?!
С гневом и изумлением Пол смотрел на лицо Арианы, сиявшее нафотографии счастливой улыбкой. Рядом с ней стоял немецкий офицер. Услышав голосПола, молодая женщина чуть не лишилась сознания от ужаса; она не слышала, какон подошел.
– Что ты здесь делаешь?
Слезы мгновенно высохли, она поднялась на ноги, прижимая ксебе фотографии.
– Да вот, заехал домой, проверить, в порядке ли моя жена.Хотел пригласить ее пообедать где-нибудь, а она тут, оказывается, ведеткакую-то тайную жизнь. Ты это делаешь каждый день, Ариана, или только побольшим праздникам? – После ледяной паузы он спросил: – Может быть, тыобъяснишь мне, кто это?
– Это… Он был немецким офицером.
Ариана смотрела на Пола с отчаянием. Меньше всего онахотела, чтобы он узнал правду таким вот образом.
– Это я вижу – по нарукавной повязке со свастикой. Можетбыть, сообщишь мне еще какие-нибудь подробности? Например, сколько евреев онистребил? В каком концлагере служил?
– Он не убивал евреев и не служил в концлагере. Этот человекспас мне жизнь. Он пришел на помощь, когда меня хотел изнасиловать одинлейтенант, а потом помог мне, когда меня хотели сделать шлюхой при генерале.Если бы не он…
Ариана судорожно всхлипнула, прижимая к груди фотографиютого, кто ушел из жизни семь месяцев назад.
– Если бы не он… меня скорее всего не было бы в живых.
Пол уже пожалел о своих резких словах, но, видя, как бережноона обращается с этими фотографиями, снова вспыхнул.
– Если твоя жизнь была в опасности, какого черта ты наснимке такая радостная?
Он вырвал у нее фотографии и к еще пущему своему негодованиюувидел, что они сделаны на балу.
– Ариана, кто это?
Внезапно ему пришло в голову, что для Арианы это былединственный способ выжить. Значит, мать все-таки права. И он не имеет праваупрекать Ариану за это. У нее не было выбора. Весь дрожа, он нежно притянул ксебе Ариану, обхватил руками ее огромный живот.
– Милая, прости меня… Я на миг забыл, как все это было.Просто увидел мундир, немецкую физиономию, и внутри у меня все перевернулось.
– Я тоже немка, Пол, – тихо сказала она, глотая слезы.
– Да, но ты не такая, как они. Если тебе пришлось статьлюбовницей этого человека, чтобы избежать концлагеря, я ничуть тебя не осуждаю.
