Улыбка агента Кнутсена, который пил уже пятый бокал, вышла слегка скособоченной. Он поднял бокал и сказал:
– Не так давно, милая леди, вы сидели по шею в вонючей воде рядом с цистерной, заполненной нервно-паралитическим газом. – Бокал качнулся, из него на стол выплеснулось несколько капель вина.
Энни сделала книксен и убежала по проходу в задний отсек автобуса.
– Что за грузовик? Что за озеро? О чем это вы? – требовательно спросил Джино. Он уже плохо фокусировал взгляд и был немного шумным.
– Ты позвонил Анджеле?
– Двадцать тысяч раз уже позвонил. – Он перекатил глаза к Харлею: – Надеюсь, у тебя на спутниковом телефоне было много бесплатных минут. – Подняв голову, он посмотрел на Кнутсена: – Так что там за дерьмо с этим озером?
Кнутсен жестикулировал, забывая, что у него в руке бокал, – такую ошибку часто совершают редко пьющие люди, если чуть-чуть переберут. Родраннер, схватив тряпку, вытирал со стола винные лужицы.
– Изначально было три грузовика – и три цели. Первый – не знаю почему – разбился в Фор-Корнерсе. Его затопили в озере, где потом прятались женщины. Это долгая история.
Харлей тут же забеспокоился:
– Да что вы такое говорите? Они что, подверглись воздействию газа?
Кнутсен выпятил губы.
– Для беспокойства нет повода. Зарин очень быстро гидролизируется; к тому же его, наверное, не так много осталось в цистерне. – Он опустил голову и поднял брови почти до линии волос. – Вот если бы это был Ви-Икс,[9]все могло закончиться по-другому. Наступил бы конец света. – Он глупо и не к месту улыбнулся – совсем как Чарли.
Родраннер, который весь ужин вел себя очень тихо, словно и не он был человеком дня, вежливо, даже почтительно спросил:
– А что за цели были у грузовиков? – Он просто хотел знать, где живут люди, которых он спас.
От этого вопроса все за столом протрезвели. Даже Кнутсен поставил бокал, к нему вернулась острота взгляда.
– Я не имею права разглашать это.
Джино слегка ощетинился:
– Ты не хочешь рассказать это человеку, спасшему твою задницу?
Кнутсен поиграл ножкой бокала, затем посмотрел на Родраннера:
– Первый стоял рядом с мечетью в пригороде Детройта – одной из самых больших в стране, между прочим. Второй был припаркован у входа в здание иммиграционной службы на окраине Чикаго.
Никто не нашел что сказать.
Магоцци смотрел на свои руки, лежащие на столе, и думал о том, что они, искусные в некоторых делах, все же очень уязвимы и в итоге беспомощны.
– Это послание.
Кнутсен кивнул. Он был совершенно трезв.
– Да, это послание. Они очень тщательно выбирали цели. И мечеть, и офис иммиграционной службы стоят на отшибе – поэтому мы и смогли так точно установить, что именно они являлись целями. – Он вытащил из кармана помятую визитную карточку и разгладил ее на столе. – Мы нашли не меньше тысячи таких в столе Хеммера на его молочной ферме.
Все наклонились поближе. На карточке не было ни фамилии, ни адреса, ни эмблемы – только короткая цитата:
«…право и долг народа… создать новые гарантии обеспечения своей будущей безопасности».
– Что-то знакомое, – пробормотал Холлоран.
– Еще бы, – ответил Бонар. – Это из «Декларации независимости». По мнению отцов-основателей, именно это ты должен сделать, если твое правительство не в состоянии тебя защитить.
Кнутсен грустно кивнул.
«Да, – подумал Магоцци, – кошмарный двусмысленный пассаж. Пассаж, к которому всегда обращаются люди, когда их злость и страх не могут найти другого выхода. Он подводит к краю, за которым отсутствует логика, сострадание, здравый смысл и все остальные высшие функции, которые с развитием цивилизации обрел человеческий разум».
Все разговоры закончились. Мужчины устроились на ночь в кожаных креслах с регулируемыми спинками или на диванах – свернувшись калачиком. Родраннер опять изображал из себя мамочку, укрывая всех одеялами. Затем он сам вытянулся в проходе и немедленно уснул.
Проснувшись среди ночи на одном из диванов, Харлей, к своему вечному стыду, обнаружил, что лежит, крепко обняв спящего блаженным сном агента Кнутсена.
39
Шарон Мюллер проснулась очень рано. Она вышла на воздух и теперь стояла, кутаясь в махровый халат из имеющегося в автобусе гардероба, рядом с залитой кровью патрульной машиной, раньше принадлежавшей помощнику шерифа Дугласу Ли.
В поле было тихо. На колосьях и стеблях высокой травы блестела роса. Высоко в небе кружил ястреб. Время от времени над землей разносился его крик.
Она услышала, как дверь автобуса мягко захлопнулась, и почувствовала, что это Холлоран. Чтобы понять, что это он, ей не требовалось оборачиваться. И ей больше никогда не придется оборачиваться, чтобы удостовериться в том, что он рядом.
Он подошел и встал рядом – руки в карманах, взгляд направлен на автомобиль.
– Кто убил самозванца, притворявшегося помощником шерифа?
– Я.
Удивительно, как легко далось ей это признание. Она не чувствовала ни вины, ни томительной неуверенности, ни сомнений – всего того, что немедленно поднималось в ее мозгу всякий раз, когда она направляла на кого-нибудь пистолет – оружие, оборвавшее жизнь ее матери. Она боялась, всегда боялась нажать на спусковой крючок – ведь это означало отнять жизнь у кого-то еще. Она получила пулю в офисе «Манкиренч» в том числе и поэтому. Она бы успела вытащить пистолет и выстрелить в убийцу прежде, чем она выстрелила в нее, но прошлое буквально парализовало ее и лишило способности действовать. Но теперь все закончилось. Теперь она может вернуться в округ Кингсфорд, если захочет. Она может вернуться на улицы. Возможно, она даже может вернуться к Холлорану.
Холлоран ничем не выдал своих чувств. Он только медленно кивнул:
– Ты все сделала правильно.
– Я выстрелила ему в спину, – сказала Шарон.
– Все равно.
– Я знаю. Я не испытываю угрызений совести.
Холлоран с трудом сглотнул. «И как люди могут проходить через такое? – спросил себя и сам же ответил: – Ты через такое проходил – в детстве. Каждый раз, когда выходил на край обрыва в известковом карьере и летел на веревке к воде, надеясь, что не разобьешься об острые камни внизу, – а камни ждали, каждый раз ждали».
– Я тут подумал: может, нам стоит пожениться? Завести детей. Ну, как все люди делают.
Шарон засмеялась так, что не могла себя контролировать и согнулась вдвое. Холлоран подумал, что либо он только что сделал предложение женщине, которая потеряла рассудок, либо он напортачил и в этом – как почти во всем в жизни.
