«Он делает это из-за Сасукэ». Он создал все это, чтобы никто больше не мог пострадать так же, как его брат, чтобы больше ни одной семье не пришлось пройти через такое. Я вспоминаю наш разговор. «Ты создал Warcross для него», – сказала я. А он ответил: «Все, что я делаю, – для него».
А Кенн знает об этом плане? Все ли о нем знали?
– Ты не можешь, – наконец хрипло отвечаю я.
Мои слова не вызывают в нем реакции.
– Почему нет? – спрашивает Хидео.
– Ты же не серьезно, – я издаю маленький, отчаянный, невеселый смешок. – Ты хочешь стать… диктатором? Хочешь контролировать всех в этом мире?
– Не я, – Хидео смотрит на меня пронзительным взглядом, который я помню с нашей первой встречи. – Что если диктатор – алгоритм? Код? Что если код может заставить мир быть лучше, может останавливать войны одной строкой, спасать жизни с помощью автоматической системы? У алгоритма нет эго. Он не жаждет власти. Он запрограммирован лишь поступать правильно, быть справедливым. Это то же самое, что и законы, которые управляют нашим обществом, только с той разницей, что он может сразу, всегда и везде заставить себе повиноваться.
– Но ты контролируешь алгоритм.
Он слегка прищуривается:
– Да.
– Никто тебя не выбирал, – резко говорю я.
– Разве люди всегда так удачно выбирают лидеров? – бросает он в ответ.
– Но ты не можешь так поступить! Ты забираешь нечто, что делает нас людьми!
Хидео делает шаг вперед.
– И что же это такое, что делает нас людьми? Свобода убивать и насиловать? Воевать, бомбить и уничтожать? Похищать детей? Стрелять в невиновных? Эту часть человечества нельзя забирать? Смогла ли демократия это все остановить? Мы уже пытались бороться с помощью законов – но люди закона не могут быть всюду одновременно. Они не видят всего. А что если я могу? Я смог бы остановить человека, который похитил Сасукэ, – «НейроЛинк» может остановить любого, кто попытается сделать то же самое с другим ребенком. Я могу защитить девяносто процентов населения от преступлений, позволяя нашим стражам закона сосредоточиться на оставшихся десяти процентах.
– То есть ты будешь контролировать девяносто процентов населения.
– Люди могут так же жить своей жизнью, следовать за мечтами, наслаждаться мирами фантазий, делать все что угодно. Я не стою на их пути. Они могут делать все, что хотят, кроме преступлений. Ничто в их жизнях не меняется, кроме этого. Так почему нет?
Все в словах Хидео кажется противоречивым, а я стою посередине, не зная, во что верить. Я думаю о своем городе – как исполняла работу охотника за головами, потому что полиция не могла справиться с растущей преступностью в Нью-Йорке. Я думаю о том, как то же самое происходило и в других городах. «Они могут делать все, что хотят, кроме преступлений. Ничто в их жизнях не меняется, кроме этого».
Кроме отказа от свободы. Кроме того, что это меняет все.
– «НейроЛинк» – неотъемлемая часть повседневной жизни, – говорит Хидео. – Люди в нем работают, строят на нем бизнес, погружаются в его развлечения. Они сами хотят его использовать.
И я понимаю, что он прав. Зачем кому-то отказываться от идеального мира фантазий просто потому, что они потеряют свою свободу? Какой смысл в свободе, если ты живешь в убогой реальности? Это как приказать кому-то перестать пользоваться интернетом. И даже если по коже бегут мурашки от осознания того, что я носила линзы – я все еще в них, – мне невыносима сама мысль о том, что я могу никогда не вернуться в «Линк», я не могу от них отказаться.
Даже без пленки на зрачках люди никогда не перестали бы ими пользоваться. Скорее всего, они даже не поверят, что линзы как-то на них влияют. А если даже и начнут спорить друг с другом о манипуляции «НейроЛинка», то их жизни все равно вращаются вокруг него. Все, кто еще не зашел в «НейроЛинк», вскоре начнут им пользоваться, сразу же запустив этот алгоритм в свое сознание. В конце концов он окажется в каждой голове. И тогда Хидео получит контроль над всеми.
А может, всем будет все равно.
– А как насчет протестующих? – продолжаю я. – Как насчет борьбы за правое дело, права на ошибку или просто уважения к несогласным с тобой? Он помешает людям устанавливать несправедливые законы? И какие законы он вообще заставит соблюдать? – я сжимаю кулаки. – Как твой искусственный интеллект сможет судить всех в этом мире или понимать причины их поступков? Откуда ты знаешь, что не зайдешь слишком далеко? Ты же не сможешь один установить мир во всем мире?
– Все только и делают пустые заявления о мире во всем мире, – говорит Хидео. – Это красивый и ничего не значащий ответ почти на все бесполезные вопросы, чтобы создать хорошее впечатление. – Его взгляд прожигает меня насквозь. – Я устал от ужасов этого мира. Я заставлю их прекратиться.
Я думаю о тех временах после смерти отца, когда я дралась в школе или выкрикивала слова, о которых позже сожалела. Я вспоминаю, что сделала, чтобы защитить Энни Пэттридж. Код Хидео остановил бы меня. Хорошо бы это было? Почему у меня такое ощущение, что в груди проворачивают нож, когда я понимаю причину, по которой он привез меня в Токио? «И просил меня уехать».
– Ты солгал мне, – говорю я твердым голосом.
– Не я напал на тебя, – взгляд Хидео мягкий и спокойный, – не я уничтожил то, что было тебе дорого. В мире есть настоящее зло, и это не я.
Ноль уничтожил дорогие мне вещи: частички прошлого, мои украшения и картину отца. «Мои Воспоминания». Хидео же дал мне возможность хранить эти воспоминания, спас меня от жизни на улице. К тому же он оплакивает брата, любит свою семью и создает прекрасные вещи.
Ноль использует жестокость как метод. Хидео пытается предотвратить жестокость. И часть меня, какая-то безумно спокойная часть, видит смысл в его плане, даже если я отшатываюсь в отвращении.
Он вздыхает и отворачивается:
– Когда я нанял тебя, я просто хотел, чтобы ты остановила хакера, который пытался мне помешать. Я не знал, что… – он колеблется и не договаривает предложение. – Я не хотел, чтобы ты продолжала работать на меня, не осознавая цели полностью.
– Да, но я продолжила на тебя работать. И ты позволил мне, не говоря, зачем.
Все те случаи, когда он сомневался в моем присутствии, когда не хотел, чтобы мы двигались дальше. Он убрал меня из «Всадников Феникса». Он пытался следовать своему плану в одиночестве. Линзы в глазах кажутся холодными, как что-то инородное и враждебное. Я думаю о том, что использую взломанную версию Warcross̕а. В безопасности ли я?
Хидео наклоняется так близко, что наши губы почти соприкасаются. Часть меня, подчиняющаяся лишь чистым инстинктам, отзывается, отчаянно желая сократить расстояние между нами. Его глаза такие темные, практически черные, с отражающимися в них призраками прошлого. «У каждой проблемы есть решение, не так ли? Я хочу доказать тебе, что в моих планах есть смысл, – он хмурится. – Я могу показать тебе, какое добро это несет, если ты позволишь. Пожалуйста».
