«Humphry Davy: Science and Power»[147]; by David M. Knight (Oxford, England: Blackwell, 1992) содержит серьезный анализ личности непростого наставника Фарадея и безусловно значительнейшего влияния идей Канта, которые были получены ими обоими от поэтов Вордсворта и Кольриджа. Найт демонстрирует также нередкую встречавшуюся в среде британских ученых предрасположенность к вере в мистические силы, — как в случае фарадеевского данного Богом единства, — в противоположность крайним материалистам Франции, исследования которых помогли оправдать террор Французской революции. Несколько более приглаженный рассказ о Фарадее и Дэви содержится в «The Mercurial Chemist»[148] by Anne Treneer (London: Methuen, 1963).
Фарадей был далеко не единственным человеком, активно участвовавшим в развитии идеи сохранения энергии. Об этом говорится в знаменитом эссе Томаса Кана «Energy Conservation as an Example of Simultaneous Discovery»[149], содержащемся в его книге Thomas Kuhn, «The Essential Tension: Selected Studies in Scientific Tradition and Change»[150] (Chicago: University of Chicago Press, 1977). Кан не просто отмечает, что идея сохранения «носилась в воздухе», но показывает роль множества новоизобретенных производственных машин того времени, как источника метафор, а также значение новых практических технологий в преобразовании одних типов энергии в другие. В книге «The Science of Energy: A Cultural History of Energy Physics in Victorian Britain»[151] by Crossbie Smith (London: Athlone Press, 1998) использован иной подход — в ней рассматриваются, к примеру, тонкости шотландского богословия и системы раздачи церковных должностей и показывается, каким образом обладавшая меньшей, нежели иные, расслоенностью общественная система естественным образом порождала — в ходе мощного перекрестного оплодотворения — инженеров, профессоров и богословов.
Вненаучная мотивация плодовитого Ханса Христиана Эрстеда исследуется в работе R C. Stauffer, «Speculation and Experiment in the Background of Oersted's Discovery of Electromagnetism»[152], Isis, 48 (1957), а те, кто осилит многие сотни приторно-слащавых страниц, смогут почерпнуть сведения о ней из сочинений самого Эрстеда. В эссе Gerald Holton «The Two Maps»[153] (в его «The Advancement of Science, and Its Burdens»[154] [Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1986, 1998], pp. 197–208) великолепно рассказывается о том значении, какое приобрело непонимание сделанного Эрстедом.
Что касается более детального рассмотрения науки об энергии, распавшейся ныне на множество направлений, оказавшееся столь полезным странно косвенное рабочее определение ее ясно описывается в главе 3 («The Great Conservation Principles»[155]) книги «The Character of Physical Law»[156] (London: Penguin UK, 1992), представляющей собой расшифровку сделанных «Би-Би-Си» записей лекций, прочитанных в Корнелльском университете блистательным Ричардом Фейнманом. Представление об энтропии анализируется — все более упорядочивающимся образом — в достойном всяческого уважения труде Peter Atkins, «The Second Law: Energy, Chaos, and Form»[157] (New York: Scientific American Books, 1984, 1994) — в нем превосходно продемонстрированы рассуждения, которые привели к пониманию нового уровня структуры, в рамках которой работает понятие энергии. (Глава, в которой Аткинс показывает, что привычная нам жизнь есть лишь малый перевалочный пункт на полной температурной шкале вселенной, это несомненный шедевр.) Ибо если мы способны постичь неупорядоченность, которую именуем «теплом», нам удастся постичь и упорядоченность, которую можно было бы назвать «информацией». Книга Neil Gershenfeld, «The Physics of Information Technology»[158] (New York: Cambridge University Press, 2000) несколько сложнее книги Аткинса, однако я усиленно рекомендую ее тем, кого интересует эта самая отдаленная точка пути, пройденного викторианской концепцией энергии.
Лавуазье и масса
Лавуазье нашел элегантного биографа в лице Артура Донована — см. Arthur Donovan, «Antoine Lavoisier: Science, Administration, and Revolution»[159] (Oxford, England: Blackwell, 1993). Книга Jean-Pierre Poirier, «Lavoisier: Chemist, Biologist, Economist»[160] (перевод на английский) (College Park, Penn.: University of Pennsylvania, 1996) является более исчерпывающей, однако для начального чтения она трудновата. Роберт Дарнтон более тридцати лет занимался исследованиями жизни внешне благовоспитанного французского общества в период деятельности Лавуазье и его книга Robert Darnton, «Mesmerism and the End of the Enlightenment in France»[161] (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1968) прекрасно воссоздает исторический фон этой деятельности и в особенности те общественные настроения, которые сыграли в судьбе Лавуазье столь роковую роль. Что касается Марата, я советовал бы обратиться к небольшому сочинению написанному молодым Луи Готтшалком: Louis Gottschalk, «Jean Paul Marat: A Study in Radicalism»[162] (первое изд. 1927, переиздание Chicago: University of Chicago Press, 1967). Если поблизости от вас имеется хорошая библиотека и вы хотя бы немного владеете французским, вас несомненно возьмут за живое полученные из первых рук свидетельства о тюремной жизни и судах времен Революции, приведенные в книге Adrien Delahante, «Une famille de finance au XVIIIe siècle», 2 vols (Paris, 1881).
