– Если честно, гвозди таскать не хочется. Но к вам пришел не потому, что не хочу гвозди таскать, а потому что решение последнего пленума коммунистической партии…
– Насчет пленума все ясно, – перебил меня начальник. Замолчал, задумался. – Что ж, можно, можно. И что тебе для этого надо?
– Краски нужны. Кисти. Вообще материалы. Все за мой счет. Никаких денег от вас не нужно, – я все заранее обдумал и был к вопросу готов.
– Ну, давай, делай, – он благосклонно кивнул. Если от него ничего не требуется и денег никаких тратить не надо, то почему не попробовать?
– Хорошо, значит, договорились. Дайте машину и человека. Я поеду в Тбилиси, у меня там друзья. Соберу материалы, привезу сюда и начну работать.
– Завтра тебе подходит?
– Завтра – это хорошо.
Наутро я с ментом-азербайджанцем, сержантом срочной службы Ясином, амбалом с сонными глазами, сел в машину и поехал в Тбилиси. От Марнеули, где располагалась зона, это немногим меньше сорока километров.
– Ясин, ты понимаешь, художники – они такой народ, с ними нарываться не надо, они отпиздить могут. Несмотря на пистолет, который у тебя за поясом. Нормально выпьем, закусим, все, что надо, а они пока соберут.
– Но ведь тебе же напиваться нельзя, – рассудительно ответил Ясин. Он хоть ничего мне не говорил, но был доволен удачным случаем – съездить в столицу, в Тбилиси, он, деревенский парень, там нечасто бывал, бесплатно выпить и закусить.
– Я не напьюсь. Ты за собой следи.
Приехали к Ревазу. Он обрадовался, кинулся меня обнимать. Ясину сразу налили чачу и дали такую огромную порцию хинкали, что он тут же осоловел и потом сидел тихий и задумчивый, только внимательно слушал, что умные люди говорят. Реваз обзвонил всю компанию. Каждый с собой нес материалы: краски, растворители, линейки, кисти, Реваз дал стремянку. Мы выпивали и разговаривали.
Я им нарисовал план зоны, рассказал, где и что. Они посмотрели и решили, что лучше всего рисовать на заборе, который отделяет зону от живого мира.
– Если на открытом воздухе, то надо делать фрески, – сказал Реваз.
– Какие фрески, ты с ума сошел? Я же не художник, мне что попроще, с чем я справиться смогу.
– Вот я об этом с тобой и толкую. Это только слово такое красивое, а техника совсем простая. Ты сможешь. Фреска – это маслом по мокрой штукатурке. Надо вначале заштукатурить, по свежей штукатурке – оливой, чтобы весь жир впитался, и по этой мокрой оливе пишешь маслом. Простоит под открытым небом сколько надо. Лет пятнадцать продержится. Этой технике три тысячи лет. Забор там какой?
– Железобетонный, какой еще?
– То есть обычная стена, на нее штукатурка ляжет как родная.
Забор состоял из шести блоков размером три метра на шесть – я заранее все измерил. Художники сказали, что это шесть больших фресок. Но какая тематика? Что можно изобразить на такой огромной поверхности?
– Нужны виды, – сказал Реваз. – Четыре панорамных вида: Москва, Тбилиси, Ереван и Баку. Еще две: памятник «Родина-мать» в Тбилиси и Сталин принимает Парад Победы на Красной площади в Москве.
Кроме материалов дали мне открытки, чтобы было с чего копировать.
Вернулся в зону, начал работать. Сам не штукатурил, я же художник. Мне выдали бригаду штукатуров, они под моим руководством заштукатурили только тот кусок, над которым я должен работать. И я приступил. Работал целыми днями. Но зато меня освободили от всего остального, от всей лагерной мороки – от построения на плацу, а это четыре раза в день, не считая чрезвычайных происшествий, от выработки трудовой нормы, уборки барака и прочей лабуды. Но они-то отработают восемь часов и потом отдыхают, а я от своих фресок не отходил дни и вечера напролет. В противном случае я должен был бы проводить время с этой шпаной, а так я себе сижу, у меня книжка, солнышко припекает, я загораю. Я объяснил, что у меня творческий процесс, я не могу отрываться, и обед мне приносили сюда же, в столовую со всеми я не ходил. Кроме того, раз уж я обедаю здесь и один, то договорились, что меня будут кормить из офицерской столовой. Конечно, я платил Хозяину, так все звали начальника зоны. А вся эта сумасшедшая грузинская шпана платила охранникам – сержантам срочной службы. Хозяин, разумеется, брал – у меня министры брали, а здесь мент. «Ведь что главное? О чем говорят решения последнего пленума ЦК партии? О том, что необходимо повышать культурно-массовую работу. А я единственный культуртрегер. Поэтому меня нужно содержать на особых условиях, чтобы я мог донести идеи до масс, которые хотят стать на правильный путь исправления…» – Хозяин понимал, что я пизжу, но полтинник, лежавший перед ним на столе, грел его душу.
За год я закончил всю работу. Шесть фресок три метра высотой и шесть метров длиной. Реваз регулярно меня навещал и иногда мне помогал. В основном я справлялся сам, но для Парада Победы нужно было изобразить маршала Жукова на лошади. Лошадь мне никак не давалась, и Реваз мне ее набросал. Хозяин фресками остался доволен и тут же меня пристроил оформить стену в коридоре рядом с актовым залом.
2
Я вызвал Маратика, чтобы он сфотографировал фрески, хотел оставить себе на память и, главное, потом Женьке показать. С колоссальным трудом я уговорил Хозяина позволить Марату приехать, наплел, что он фотокорреспондент московской газеты. Конечно, опять пришлось деньги платить, но в результате провел Марата в зону. Повел его сразу смотреть фрески.
– Ты понимаешь, я не нашел цветную пленку. Заправил черно-белой, – сказал Марат.
– Ты совсем охренел? Что же там будет видно? Это же не графика, это живопись. Какой смысл в черно-белом снимать?
– Другой пленки все равно нет.
– Сейчас поедешь в Тбилиси, встретишься с художниками, они тебе цветную пленку дадут.
– Надо как-то позвонить, предупредить, я не знаю никого там.
– Где здесь звонить? Телефон есть только у администрации. За любой звонок деньги берут немереные, а ты мне и так уже встал в копеечку. Я тебе адрес дам, приедешь к Ревазу, скажешь, что от меня. Тебя встретят как родного, все дадут. На всякий случай вот тебе еще адрес Амирана, тоже мой приятель, замечательный парень.
Марат умудрился поссориться с Ревазом. Из-за Сталина. Я-то всегда с Ревазом соглашался, что Сталин главный человек в мире, а Марат ему объяснил, что Сталин пидор.
– Саба понимает Сталина. А ты как? – Реваз со всеми тему Сталина поднимал, особенно после сытного обеда и приличного возлияния. Он хоть и был сердечник, но пить не прекращал, и от Мери, пытавшейся у него рюмку забрать, только отмахивался.
– Да говорить о нем не хочу, – ответил Марат, который ничего не подозревал. Я так был расстроен, что он не привез цветную пленку, что забыл его предупредить о необходимости тему Сталина строго обходить.
– Как не хочешь? – Реваз покраснел и набычился.
Ну, Маратик и объяснил. Так что Реваз его выгнал из дома и пленку не дал. Пришлось ему к Амирану ехать, но и там не сложилось. Он начал рассказывать Амирану, что грузины не очень хороший народ, с русскими их не сравнишь. Не любит он их. Амиран мне потом говорил: «Хотел морду ему набить. Но он твой товарищ, поэтому я вытерпел. Как ты с ним общаешься, не понимаю».
