Быть может, именно приятное воспоминание задержало Джинни в этом месте. Не имеет значения, как сильно она презирает мужа. Он принадлежит ей, следовательно, его дело – ее дело. Неприятный запах, открытое окно, его скрытность и внезапно возникшее увлечение печатанием. Митч занимался здесь чем-то странным, и она должна узнать, чем именно.
Джинни выглянула в коридор и вернулась в комнату, закрыв за собой дверь. Кроме нее, в доме никого не было, но все же… Первым делом она принялась рыться в выдвижных ящиках стола: сигары, зажигалка, степлер, канцелярские скрепки, ручки «Скрипто»… В ящиках поглубже искать было труднее. Там были сложены папки и бумаги, а на самом дне лежало несколько журналов. Пролистав один, Джинни покраснела. Митч явно питал страсть к некой леди по имени Паула Пейдж. На одном из фото она была изображена сидящей на кровати. Поза вполне пристойная, даже где-то по-матерински спокойная. Вот только девушка забыла застегнуть пуговицы на рубашке, и одна огромная, гладкая, словно печень, грудь вывалилась наружу.
Фривольные фотографии расстроили Джинни. Это была не бойкая девица, посылающая солдатам воздушный поцелуй, и не веселая чистенькая красотка в купальнике, плещущаяся в волнах. Снимок был развратный и неприятный. Неужели этого хочет Митч? Неужели это нужно Эдди? Она вдруг почувствовала себя такой же смешной и нелепой, как лампа Тиффани[64]. Она стройная, подтянутая, неиспорченная, с аккуратной грудью. Ее бюстгальтеры – небольшие, надежно запирающиеся сейфы. Но эти фотографии… Они просто абсурдны. Нет, она не такая. Женщина запихнула журналы на дно ящика, а все остальное навалила сверху.
Она пришла сюда не затем, чтобы рассуждать о странных мужских потребностях Митча. Ей важно найти источник химической вони, из-за которой, судя по всему, муж посреди зимы оставил окно приоткрытым.
Около стола запах был не таким резким, и Джинни переместилась к шкафу. Едва приоткрыв дверь-гармошку, она поняла, что близка к разгадке. Опустившись на колени, Джинни начала шарить у задней стенки шкафа, не обращая внимания на стоящие рядком начищенные туфли, коробки с галстуками и старый футбольный мяч, который муж сроду не брал в руки. В дальнем правом углу она наткнулась на стеклянную банку с ватными шариками, небольшую емкость, наполненную чем-то похожим на воду, и белый пузырек для хранения лекарств. На этикетке было написано: «Соляная кислота», а ниже маленькими буквами: «Хлористоводородная кислота». Еще ниже курсивом было выведено: «При болях в желудке или для уборки помещений».
На кой Митчу кислота? При болях в желудке или для уборки помещений? Муж ни разу не жаловался на проблемы с желудком. Джинни внимательно осмотрела бутылочку и осторожно отвинтила крышку. В нос ударил резкий запах, который показался ей знакомым. Ее дед маялся животом и принимал подобное вещество малюсенькими, сильно разбавленными порциями. Да, похожая бутылочка стояла у него на прикроватной тумбочке. Однажды, когда бабушка готовила обед, маленькая Джинни отвинтила крышечку, сунула нос в пузырек – и тут же пожалела о содеянном. Теперь уже взрослая Джинни, сжимая бутылочку в руке, размышляла о том, что, видимо, всю жизнь была шпионкой. Дедушка, служивший инженером в «Боинге», называл жидкость хлористоводородной кислотой. Со временем он перестал ее принимать, поскольку она не помогала, а вскоре умер.
Джинни, теряясь в догадках, держала бутылочку в вытянутой руке и не знала, что делать дальше. Неужели Митч страдает язвой? Может, он в состоянии перманентного стресса? Женщина ощутила некое беспокойство, даже тревогу. Конечно, Митч – не из тех, кто будет страдать молча, но не исключено, что заболел и боится признаться.
И все же… Митч – это Митч. Женщина окинула взглядом банку с ватными шариками и емкость с водой. Взяв один, сжала его кончиками пальцев. Сейчас ватка была сухой, но по текстуре понятно, что раньше ее смачивали. К тому же с одной стороны шарик сужался, образуя маленький конус. Джинни присмотрелась: на кончике конусоподобного образования что-то серело. Похоже на карандаш или типографскую краску, которая обычно остается на пальцах, если подержать в руках газету.
Смутная догадка поселилась в ее голове.
Джинни поставила бутылочку на ковер, а сама вернулась к столу. Могла ли она что-то выпустить из виду? Женщина перебирала в памяти содержимое каждого ящика, и тут ее внимание привлек уголок бумажки, засунутой под пишущую машинку. Женщина приподняла тяжелый аппарат и обнаружила небольшую стопку бумаг.
Похоже на обычные формуляры – всю ту чушь, с которой Митч имеет дело каждый день. Какие-то записи о техобслуживании реактора. Уголки листов истрепаны. На каждой странице вверху написано: «Работа реактора». Очевидно, они были извлечены из регистрационного журнала. Первым делом Джинни внимательно рассмотрела их. Зачем было вырывать именно эти страницы? Сделанные от руки записи, подписи операторов, какая-то колонка справа… Женщина вспомнила, что после смерти Дика Харбо Митч ведет себя как-то странно. Почему это так на него повлияло? Если его послушать, получается, что какие-то рабочие аспекты мог понять только Харбо. Какая бессмыслица! Реактор принадлежит армии. Разве не все операторы разбираются в этом так же хорошо?
Одна из страниц привлекла внимание Джинни. На первый взгляд, ничего особенного. Речь шла о каких-то пустяковых, как ей показалось, операциях, которые проводились весной этого года. Доморощенная шпионка включила небольшую настольную лампу, стоящую рядом с машинкой, и решила изучить записи более тщательно. Приглядевшись, она заметила едва заметное отличие четырех машинописных строк от остального текста. Во-первых, бумага в этом месте была какая-то истертая, а во-вторых, буквы более темные – такое впечатление, что записи сделаны позже. В отчете сообщалось о трех случаях перемещения регулирующих стержней, произведенных младшим специалистом Кольером, и одном – младшим специалистом Веббом.
Так вот, значит, в чем дело! Теперь понятно, чем занимался Митч! Перед глазами Джинни предстала живописная картина: муж сидит за столом, макает ватный шарик в водный раствор кислоты и осторожно водит им по напечатанным буквам, пока они не исчезнут. Потом обмахивает страницу каким-нибудь журналом, дует на нее… Когда бумага высыхает, Митч вставляет лист в красивую пишущую машинку, ее подарок, и меняет первоначальное содержание отчета.
Джинни понятия не имела, какие данные подделывал муж и зачем ему это было нужно. Данный вопрос, признаться, мало ее тревожил, но то, насколько топорно Митч выполнил работу, вывело ее из себя. Места с искаженной информацией видны невооруженным глазом. Новый текст наносился неаккуратно – чуть выше или чуть ниже прежнего. К тому же на бумаге сохранились едва различимые следы предыдущих записей. Джинни без труда нашла фальшивку, стоило только присмотреться повнимательнее. Конечно, бумажный документооборот в службах, связанных с реактором, наверняка гигантский, что немного успокаивает, но все же… Если Митч нашел места, где следовало внести изменения, кто-либо другой, вероятно, легко повторит этот фокус.
Господи! Что же за идиот ее Митч! Все, что ей нужно, – это дождаться, когда он дотянет до конца однообразную лямку службы. Он прослужил семнадцать лет, осталось – три. Еще один рывок – и можно спать спокойно. Мужу назначат пенсию, они обоснуются в Сент-Луисе и заживут счастливо. На смену ее беспокойному существованию, бесконечной жертвенности и стойкости, с которой она сносила супружеские измены Митча, придет наконец стабильность. Джинни мечтала об этом и в то же время опасалась каких-то непредвиденных обстоятельств, которые могут сорвать ее планы. Она не представляла, что это может быть, но заранее боялась. На одной из вечеринок она познакомилась с вдовой военного, и та рассказала, что супруг погиб за три месяца до пенсии, сорвавшись со скалы. В случае с Митчем есть надежда, что он себя не убьет раньше времени. Во всяком случае, до сих пор он справлялся с этой задачей неплохо. Остается уповать на то, что он будет принимать правильные решения и не угробит преждевременно свою карьеру и доброе имя жены. Каждое последующее повышение мужа по службе делало ее все более подозрительной, ибо увеличивало ответственность и выплывающие отсюда риски. Если он допустит ошибку сейчас, спасения не будет.
