Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Правда, он еще помнил те времена, когда популярность на флоте ему создавал Железный крест, врученный лично Гитлером за активную помощь, которую он оказывал в 1936 году испанскому генералу Франко. А планы его военных операций по уничтожению польского военного флота и захвату порта Гдыня изучаются теперь в военно-морских училищах как блестящие образцы военной стратегии. Да и свой собственный Восточный фронт он честно прошел от Прибалтики до Крыма. Так что право на тихую заводь в виде штаб-квартиры при ставке фюрера вполне заслужил.
«И все же… позвони-ка ты Кранке. Почему бы и тебе однажды не покорить этот вечный непокоренный Париж?»
58
Под утро генерал Штюльпнагель вновь уснул. Это был все тот же короткий бивуачный сон, которым военный губернатор не раз имел удовольствие наслаждаться в своем служебном кресле, однако на сей раз никакими снами – ни сумбурно-банальными, ни вещими – высшие силы его так и не одарили. Зато когда он проснулся, то вместе с поданным адъютантом кофе с коньяком и двумя бутербродами на него посыпались такие новости, что вся эта «парижская явь» показалась ему сплошным кошмарным сном.
Как он и предполагал, группенфюрер Оберг комплексами рыцарской чести не страдал. Стоило его черному воинству получить свободу и оружие, как оно вновь принялось за то, ради чего, собственно, и было создано. Уже буквально через час после освобождения Оберг приказал арестовать подполковника Гофакера, который во время подготовки к перевороту являлся связным между группой Штюльпнагеля и группой Ольбрихта. Все то, что невозможно было согласовать по телефону, оба руководителя храбро доверяли преданному подполковнику, словно своему исповеднику.
– Генерал Бойнебург тоже арестован? – встревоженно спросил Штюльпнагель, узнав об этой новости.
– Нет. Я интересовался.
Взглянув на адъютанта, Штюльпнагель обнаружил, что его собственная правая рука мелко дрожит. Как и отвисшая нижняя губа. И вообще это уже было не лицо, а таитянская маска страха…
– Но что будет дальше, господин генерал? Гофакера арестовали прямо на квартире. Вслед за ним взяли полковника Линстона. И еще мне сказали, что Оберг сместил своего, как я понимаю, заместителя, Бемельбурга.
– Ну за смещениями и арестами дело теперь не станет, – отрешенно пророчествовал генерал, с тревогой думая о вернувшейся в Германию семье. – Группенфюрер точно определил, с кого следует начинать. С Гофакера, который знает об этом путче столько, что, зная все это, любой другой на месте подполковника полез бы в петлю.
– Гофакер не решится на это, – скорбно повертел головой полковник Хуберт.
– Не решится, – согласился генерал. И неожиданно вспомнил фразу, пришедшую ему в голову вчера вечером, когда казалось, что успех операции «Валькирия» обеспечен, а потому он отваживался на самые важные шаги: «Решительным нужно быть только тогда, когда ты способен оставаться решительным до конца».
Впрочем, вчера он не придал этой мысли какого-то особого значения. Истинный смысл ее открылся Штюльпнагелю только сейчас: «…когда ты способен оставаться решительным до конца».
Многие ли из тех, кто присоединился к организаторам путча, могли подтвердить, что они в состоянии оставаться настолько решительными? Мог ли утверждать это он сам?
Отправившись к себе на квартиру, находившуюся в том же здании, что и резиденция, Штюльпнагель принял ванну, старательно побрился и сменил белье.
«А ведь ты готовишься к смерти, – сказал он себе, глядя на отражавшееся в зеркале увядшее, посеревшее, совершенно незнакомое и чужое ему лицо. – Не к аресту, а к смерти. Вот чем обернулась вся твоя авантюра. – Еще с полминуты он присматривался к себе, словно психиатр к новому пациенту. – Надо держаться, – объявил он себе то единственное, что способен объявить абсолютно безнадежному пациенту любой из врачей. – И не торопись. Не делай опрометчивых шагов. Возможно, еще не все потеряно. До суда и расстрела генералу Обергу оставалось не более пяти-шести часов. Поспеши он уйти из жизни, вместо него арестами в Париже сейчас бы занимался другой «фюрер». Так что выжди, не торопись…»
Штюльпнагель налил себе рюмку коньяку и, прежде чем выпить, прошелся взглядом по своему домашнему кабинету. Это была даже не комната, а небольшая каморка – генерал терпеть не мог просторных комнат, больше похожих на танцевальные залы, нежели на жилье; по полкам своей, тщательно подобранной библиотеки: на немецком, французском и английском… Многие ли из генералов могли похвастаться способностью читать на основных европейских языках?
Он прощался. Он любил эту комнатушку, интимно тесную, но обставленную таким образом, что все в ней создавало атмосферу рабочего уюта: кресло, диван, книжные шкафы, телефон, вазы… О, вазы – его особое пристрастие. Они везде – на столе, на окнах, шкафах… Ажурные, разноцветные, созданные безвестными мастерами в разных концах света.
Штюльпнагель не считал себя коллекционером. Как не ощущал и особой привязанности к вазам. Не изучал их, не описывал, не интересовался историей появления этого сугубо обыденного комнатного предмета в быте человечества. Просто они почему-то нравились Штюльпнагелю. Он покупал любую, которая бросалась ему в глаза, и, всегда довольный покупкой, нес домой.
– Господин генерал, только что стало известно, что арестован подполковник Линк. Звонила его жена. Она просит вступиться за мужа.
– И вы решаетесь передавать мне подобные просьбы, Хуберт? – укоризненно упрекнул его генерал, выпивая очередную рюмку коньяка. – Вы ведь понимаете, что я уже ничего не смогу сделать ни для Линка, ни для остальных офицеров.
– Поэтому-то, когда позвонил один из друзей Гофакера, я и не решился обратиться к вам. Но отказать Ирме Линк я не мог.
– Еще бы! – хмыкнул генерал. – Отказать Ирме Линк. Эта заводная золотоволосая красавица умудрялась сводить с ума каждого, кто набирался глупости очарованно взглянуть на нее. – Находитесь у телефона, Хуберт, должны позвонить из Берлина. И вот еще что: прикажите водителю готовить машину.
– Для поездки в Берлин? – осипшим голосом поинтересовался адъютант.
Генерал помолчал, затем, прокашлявшись, неохотно подтвердил:
– Будем считать, что в Берлин.
– «Будем считать»? – машинально повторил адъютант, окончательно разочаровываясь в таком влиятельном и грозном еще вчера генерале.
Положив трубку телефона, Штюльпнагель вновь налил себе коньяку и, усевшись в кресло, прокрутил в памяти события минувших вечера и ночи. Нет, он не выискивал в этих воспоминаниях чего-то такого, что могло бы послужить ему оправданием. Знал, что никакого оправдания по поводу свершившегося попросту не существует в природе.
Другое дело, что его немного интриговало, почему ни адмирал Кранке, ни группенфюрер Оберг до сих пор не попытались арестовать его. Неужели только потому, что не получили соответствующего приказа? Ах, как они великодушно осторожны. Что же тогда фюрер, Кейтель? Решили, что арестовывать военного губернатора Франции прямо здесь, в Париже, слишком рискованно? И не столько в военном, силовом, сколько в политическом плане.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
