Атеа сделал отрицательный жест.
— Никакого клада нет. Жемчуг принадлежит океану, моане. Я брал ровно столько, сколько мне было нужно для украшений и обмена на необходимые вещи. Природа никогда не отказывает тому, кто приходит к ней за своей долей сокровищ. Только не надо быть жадными.
— Это жемчужины из того ожерелья, которое Атеа надел мне на шею в день нашей первой, полинезийской свадьбы, — заметила Эмили. — Оно должно было принадлежать Моане, но его получила я. Полагаю, надо вместе решить, как им лучше распорядиться.
— Часть можно продать, а полученные средства расходовать на дела миссии. В конце концов, вы нам очень помогли, — сказал Морис священнику.
— Да, — откликнулся отец Гюильмар, — мы нуждаемся в деньгах. Я бы хотел, чтобы здесь была не только школа, но и больница. Кстати, Шарлотта Лаво обещала посодействовать этому.
— Мне понравилась жена губернатора, — промолвила Эмили, — она сказала, что у нас с ней будет много дел. Однако мы с Атеа должны вернуться на открытый нами остров. Там еще остались люди. И наша собака. Мы побоялись брать ее в такое путешествие. Она нас ждет.
— Собака? Это хорошо, — заметил отец Гюильмар, глядя на пушистый комочек, свернувшийся на коленях Моаны. — Я давно хотел завести на Нуку-Хива домашних животных. Что касается вас, думаю, вы должны поселиться здесь или на Хива-Оа. Цивилизация наступает: рано или поздно белые причалят и к тому безымянному островку; и как знать, с какими намерениями? К тому же, мне кажется, ваши дети, когда они подрастут, должны посещать школу при миссии.
— Ты будешь править своим племенем, — добавил Морис Тайль, обращаясь к Атеа. — На Хива-Оа останется небольшой гарнизон и военная база, с этим ничего не поделаешь. Пойми, перемены неотвратимы, но не хочу, чтобы мы были врагами. Мы должны вместе идти вперед. И для этого нужен кто-то, понимающий наш мир и вместе с тем знающий души полинезийцев.
— Я подумаю, — сказал Атеа, — но если мы цивилизованные люди, было бы неплохо заверить наше соглашение какими-то бумагами.
Морис посмотрел на него с невольным уважением, а потом неожиданно обратился к Эмили:
— Я все думаю о поступке вашей матери…
Лицо молодой женщины залила краска.
— Возможно, когда-нибудь я ей напишу, и все же отныне моя семья — здесь. — Я никогда не вернусь в Европу, где считаюсь преступницей. Теперь мой дом — Полинезия.
— Я рад этому, — сказал Морис. — Что касается Элизабет Хорвуд, рано или поздно ей придется остаться наедине со своей совестью.
В конце вечера Атеа неожиданно заявил, что они с Эмили и детьми переночуют в другом месте. Никто не возразил: в доме отца Гюильмара и впрямь было тесновато.
Осторожно взяв на руки спящих сына и дочь, они вышли во двор. Атеа произнес небольшую речь: поблагодарил всех собравшихся и объявил фиджийцам, что после небольшого отдыха они поплывут обратно.
— Впрочем тот, кто сильно устал, — заметил он, — может остаться. Я найду вам замену.
Солнце наполовину скрылось. На фоне полыхающего неба резко чернели горы; их острые вершины были похожи на зубчатые башни старинных замков. Гребни разбивавшихся о коралловые рифы волн казались багровыми.
Атеа и Эмили медленно шли по тяжелому мокрому песку. Ветер развевал волосы женщины и концы ее покрывала. Она наслаждалась вольным простором, широтой неба над головой и давно утраченным, а теперь вернувшимся чувством свободы.
Убаюканные свежим воздухом и шумом волн дети мирно спали на руках своих родителей. Атеа не мог налюбоваться Маноа и Ивеа и без конца восхищался ими.
— Их рождение доказывает, что ты и впрямь была предназначена мне!
— Жаль, что мой отец так и не узнал, что я вернулась в Полинезию, — заметила Эмили.
— Тот, кто ушел от нас на запад, за край земли, видит все и всех. Ему доступны те тайны, каких он не знал при жизни.
— Завтра встреча с губернатором. Что ты решил? — спросила Эмили, глядя на горизонт.
— Пока не знаю. Но я постараюсь сделать так, как будет лучше для всех нас. Главное, я не боюсь. В былые времена корабли моих предков без конца отправлялись в путь покорять новые земли. Наша жизнь — открытое море. «Эмалаи» выдержит. И мы непременно найдем то, что ищем, и то, что нам нужно.
На небольшом холме стоял ряд хижин. Не говоря ни слова, Атеа вошел в одну из них. Эмили последовала за ним.
— Ты помнишь это место? Это дом Теумере. Она была на нашей свадьбе, и я попросил ее уступить нам свою хижину.
Эмили улыбнулась. Она вспомнила. Именно здесь они провели свою первую ночь. После всех волнений она совсем позабыла о том, что сегодня состоялась их свадьба!
Они осторожно уложили детей на циновку, а потом повернулись друг к другу.
В хижине царила совсем иная реальность, а то, что было снаружи, представлялось далеким и неважным. Они оба хотели забыть обо всем, быть только здесь и сейчас, они словно парили в призрачной вышине, не отягощенные земными заботами, и вместе с тем особенно остро ощущали друг друга.
В лунном свете кожа Эмили там, где ее не тронуло солнце, светилась подобно жемчугу, а тело Атеа казалось отлитым из бронзы. Их страсть была сильнее и жизни, и смерти, им чудилось, будто любовь струится по венам горячим потоком, приглушая чувство неуверенности, страха перед неведомым будущим и окончательно изгоняя боль.
В предутренний час они еще спали, дыша спокойно и глубоко, крепко и нежно обнявшись, похожие на единое существо. Казалось, их сны сливались, как сплетались их судьбы.
А снаружи мрак был пронизан огнем, небо залито расплавленным золотом. Огромное темно-красное солнце вставало из-за горизонта, открывая врата нового дня и обещая рай тем, кто помнит легенды прошлого и верит в счастливое будущее.
