– С вами все в порядке?
– В полном порядке, Эмма! – сухо ответила Слоун. – Просто мне нужно побыть одной… Разве в этом есть что-то ненормальное?
– Конечно, нет, миссис Филлипс, но не думаю…
Слоун с трудом взяла себя в руки.
– Эмма, мне нужно побыть здесь одной. – Ее голос был твердым. – Тревис в Мунстоуне. Его отец – я имею в виду мистера Филлипса – уехал за границу. Прошу вас, побудьте с моим сыном.
– Если это нужно… конечно, – неуверенно отозвалась Эмма.
– Очень нужно. Я бы хотела, чтобы вы отправились туда немедленно.
– Хорошо.
Эмма знала, что спорить с хозяйкой бесполезно. Но перед отъездом придется позвонить кое-кому, чтобы за ней присмотрели.
Слоун уже жалела, что решила справиться с этим сама, без посторонней помощи. Конечно, так это не просочится в прессу, что крайне нежелательно, но… она знала, как сильно рискует. Несомненно, ей будет очень плохо. Ведь обычно такие вещи проводятся под медицинским наблюдением. Слоун все это предвидела, но поворачивать назад считала невозможным. Нужно идти до конца. Сейчас или никогда.
До недавнего времени симптомы ломки носили преимущественно психологический характер, и только теперь началось самое худшее. К вечеру усилились спазмы кишечника. Руки дрожали так сильно, что Слоун не могла даже удержать стакан. Вид пищи вызывал позывы на рвоту.
Слоун, снова усомнившись в разумности своего решения, хотела было набрать номер наркологического центра, но потом положила трубку. Нет, с этим нужно справиться самой. Другого пути нет. Она пройдет через это. Должна пройти.
Слоун приняла горячую ванну и легла в постель. Сон не приходил, хотя она была измотана и морально, и физически. Задремать удалось только через три часа.
Она была на вокзале «Гранд Сентрал». Стояла посреди главного зала. На той стороне в толпе мелькало лицо Джордана. Он выкрикивал ее имя, и его голос гулко отдавался в ее ушах. Слоун устремилась к нему, проталкиваясь сквозь толпу, протягивала к Джордану руки, звала его… Но когда добралась до того места, где он стоял, его там не оказалось. Затем она увидела Джордана в другой части зала. Он махал ей рукой, звал к себе. И все повторялось. Она бежала к нему, с трудом пробиралась через толпу, но… Джордан снова исчезал.
Слоун проснулась в холодном поту, села и нащупала в темноте выключатель. Руки дрожали, сердце дико колотилось, воздуха не хватало. Внезапно все перекрыла непереносимая тошнота. Слоун с трудом поднялась и поплелась в туалет. К счастью, успела вовремя. Ее выворачивало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось. Она вернулась в постель. Воспаленное горло горело, все внутри гадко дрожало, по щекам текли слезы.
«Неужели мне не удастся с этим справиться? Неужели я отступлю? Неужели у меня не хватит сил?»
На автоответчике непрерывно вспыхивала красная лампочка, но Слоун не обращала на нее внимания. Не все ли равно, кто звонит. Это, конечно, не Джордан, а только с ним ей хотелось сейчас поговорить.
Она прикорнула на диване в ночной сорочке, поскольку не видела смысла одеваться. Волосы были грязные и спутанные, а сколько дней она не ела, Слоун даже не помнила. Она вообще потеряла счет времени, не знала, например, день сейчас или ночь. Да и какая разница? Шторы на окнах были задернуты, поэтому постоянно казалось, что в квартире ночь. Слоун, боясь ее, оставила повсюду свет.
А ведь было время – Боже мой, как давно! – когда она любила ночь. Потому что ночь означала радость, счастье, наслаждение. Ночь означала, что рядом будет Джордан. А теперь ночь заставляла острее чувствовать потерю. Теперь ночь превратилась для нее в ад.
Наконец-то тошнота и рвота прошли, и к Слоун постепенно, очень медленно, начала возвращаться жизнь. Вначале она даже не осознала, что происходит, но тем не менее это было начало исцеления. Да, начало… Но начало чего?
Она проснулась утром и сразу же бросилась в ванную. Горячая вода, ароматный гель – давно уже Слоун так не наслаждалась этим. Она чувствовала, что каждая клеточка ее тела наконец-то расслабляется. Внезапно очень захотелось заснуть, но Слоун знала, что делать это ни в коем случае нельзя.
Вымыв голову, она почувствовала себя еще лучше. Сушить волосы феном, как обычно, не стала, а просто расчесала их.
На следующий день Слоун впервые подумала о пище без отвращения. Решив начать с чего-нибудь легкого, она сварила два яйца всмятку и поджарила маленький тост. Ела медленно, поначалу опасаясь, что пища не усвоится. Но все прошло спокойно. Никогда еще яйца не казались ей такими вкусными! Слоун съела бы еще, но для первого раза решила воздержаться.
На третий день она отважилась выйти на террасу. Холодный зимний воздух показался ей чище и свежее, чем прежде. От холода Слоун не знобило, напротив, он был ей приятен. Такая реакция обрадовала ее, ибо это означало, что она жива, и вселяло надежду…
В этот день Слоун прослушала все сообщения на автоответчике. Три раза звонила Кэти, озабоченная тем, что не может с ней связаться. Поступил звонок и от Адриенны. Но от Джордана ничего. Ничего!
Слоун не знала, почему это так разочаровало ее. Она ведь и не ожидала его звонков. Джордан сказал, что звонить не будет. И все же где-то в душе у нее теплилась надежда, что он позвонит. Но чудес, как известно, не бывает.
Каир, декабрь, 1988
Джордан постоянно спрашивал себя, не совершил ли ошибку. Надо ли было проявлять со Слоун такую твердость? Он задавал себе этот вопрос снова и снова, начиная с того дня, когда покинул Мунстоун.
Джордан не пытался связаться с ней, поскольку не знал, где сейчас жена. Мунстоун она покинула вскоре после его отъезда – только это и было ему известно. Так сказала Эмма. Причем Тревис остался. Почему? Что это значит?
Слоун могла уехать в Нью-Йорк. Джордан несколько раз звонил к ней на квартиру, но всегда попадал на автоответчик. Понимая же, что жены там нет, сообщений никаких не оставлял.
Где же она?
Он позвонил Кэти Уинслоу. Та не видела Слоун и не разговаривала с ней со Дня благодарения и тоже была обеспокоена. Слоун никогда не исчезала так надолго.
Кэти также замечала, что в последнее время Слоун стала совсем другой.
– Ну и долго ли это будет продолжаться? – поинтересовался Айан.
Джордан пожал плечами:
– Не знаю. Действительно не знаю.
Они сидели в небольшом кафе рядом с их отелем и пили кофе, поскольку в арабских странах, как правило, алкогольных напитков в заведениях не подают.
– Не знаю, что у вас стряслось, – продолжал Айан, – но ты сам на себя не похож. Джорди, разве это того стоит? Неужели все настолько плохо, что ты не можешь с этим справиться?
– Ты прав, Айан, у нас в семье действительно очень плохо, – признался Джордан, допивая черный кофе, оставшийся на дне чашки, – но это совсем не то, что ты думаешь. Дело в том, что Слоун пристрастилась к наркотикам.
