— Мы заключили договор, и я сдержу свое слово. Но мне решать — когда и как! Глупо убивать Мари вот так, разве что ты хочешь, чтобы обвинили меня!
Вивиан в панике завращала глазами. Нет, нет…
— Если я утону, я утащу тебя за собой, — добавил он. — Вот только смягчающих обстоятельств у тебя не будет.
Слезы потекли по щекам Вивиан, и, всхлипывая, она попросила у него прощения.
Он разжал хватку и вздохнул.
— Очень надеюсь, что у Мари не осталось никаких воспоминаний о том, что произошло, иначе все пропало!
Потом, смягчившись, он обнял Вивиан.
— Верь мне. Скоро все закончится. — И ушел. Ему нужно было еще кое-что уладить.
Шхуны больше не было.
Когда Райан прибыл на причал, место, которое занимало судно Кристиана, пустовало. Озадаченный, он вгляделся в опускающиеся сумерки и заметил ее выходящей за границу порта. Он со всех ног помчался к молу, одновременно пытаясь соединиться с моряком по мобильнику.
Вызов.
Сотовый долго трезвонил, но Кристиан, лежавший на одной из кушеток каюты, не сделал ни малейшего жеста, чтобы взять его.
И не без причины.
Его туго связанные руки, соединенные крепким шпагатом со спутанными лодыжками, красноречиво свидетельствовали о жестокой реальности.
Хотя грудь его тихо вздымалась, он не спал — он был без сознания.
Мужчина у руля заглушил мотор и поднял главный парус, сразу наполнившийся ветром. Когда шхуна вышла в открытое море, он включил автопилот и направился к каюте.
Лукас.
Взглянув на звездное небо, он довольно улыбнулся, взял топор и поднялся в рубку.
Там он разбил радио и все навигационные приборы, затем спустился в трюм и принялся пробивать дыру в наиболее уязвимом месте корпуса судна.
Поднявшись на палубу, Лукас побежал к корме, отвязал ялик, спрыгнул в него и погреб к берегу.
А шхуна позади начала медленно погружаться.
Вода ворвалась в каюту и быстро поднялась, достигнув кушетки, на которой неподвижно лежал Кристиан…
26
Ласка вырвала Мари из тяжелого сна, наполненного кошмарами, и какое-то время она удерживала такую нежную руку, гладившую ее щеку. Потом она открыла глаза.
Лукас был тут, склонившийся над ней, одновременно озабоченный и нежный.
Он отметил ее немного осунувшееся бледное личико, темные круги под глазами, оттеняющие зеленые зрачки, и слезы беспокойства, которые не могла стереть ночь.
Долгую минуту они молча смотрели друг на друга, словно старались почерпнуть в глазах друг у друга силу объединяющей их любви.
Еле ворочая языком, она проговорила:
— Этой ночью… Мне приснилось, что я задыхаюсь… Ты был здесь и…
Конец фразы потерялся во вздохе. Лукас нахмурился.
— Я знаю, что у тебя накопилось много вопросов, — глухим голосом заговорил он. — Мои приступы ярости, провалы в памяти… Я вспомнил о местах, которые ты вчера расхваливала… Нет, ничего не говори, — быстро добавил он, видя, что Мари задвигалась. — Я понимаю. Знаешь, на твоем месте я поступил бы так же… Я тоже беспокоюсь. Эта утрата контроля… В таком состоянии я мог бы убить тебя… или Бреа…
Лицо его исказилось при воспоминании о прошлом. Он помотал головой.
— Наверное, я схожу с ума…
Сердце Мари сжалось. Она не могла ничего не делать, видя, как любимый мужчина терзает себя. Она было открыла рот, чтобы заговорить, но он мягко положил палец на ее губы.
— Позволь мне окончить, любовь моя, прошу тебя… Я решился на серию тестов, чтобы узнать, не унаследовал ли я болезнь матери… Я не хочу представлять для тебя опасность… Но если это так, я удалюсь, потому что ни за что на свете я не стану причинять тебе хоть малейшее зло…
Зеленые глаза повлажнели. Глубоко тронутая отчаянием Лукаса, которое нашло отклик в ее сердце, Мари обвила его руками.
— Я вышла за тебя, чтобы жить с тобой в горе и радости, — прошептала она. — Если худшее случится, я буду с тобой, потому что я тебя люблю.
Он подумал о другом, об узнике лабиринта, выход из которого был известен только ему. Он достаточно изучил Лукаса Ферсена и знал, что тот не окончил бы разговор на такой тяжелой ноте.
— Даже если я всего лишь ужасно нахальный тип? — выдохнул он.
Удивленная лукавинкой в ореховых глазах, Мари слегка подняла брови, а он покачал головой.
— Не помню точно, что я тебе сказал той ночью на Лендсене, — признался он. — Но, зная себя, думаю, что это было что-то вроде: «В день, когда вы станете моей, это случится потому, что вы этого захотите».
По ее неуловимо разгладившимся чертам он понял, что попал в самую точку.
«Вот я и Лукас», — внутренне поздравил он себя, когда Мари страстным объятием притянула его к себе.
Тело ее ощущало необыкновенную легкость, на коже все еще чувствовались поцелуи Лукаса. Он отправился в душ, а она спустилась в кухню. Несколько смущенно она думала о том, как деликатно он позволил ей проявлять инициативу, которую обычно по-мужски брал на себя.
Он будто боялся ранить ее, чем-то обидеть. Она отнесла это на счет событий, которые его потрясли. Которые потрясли их обоих. Как могла она сомневаться, что опытный партнер может вести себя в любовной игре как юноша, едва вышедший из подросткового возраста?
Она допивала кофе, когда в кухню вошла Вивиан с большими черными очками на носу, которые не скрывали полностью следов гематомы.
Судя по всему, пейзажистка не ожидала встретить Мари. Она пробормотала какие-то извинения по поводу своего прихода и собралась уйти, но Мари остановила ее.
Не обращая внимания на ее протесты, она сняла с нее очки и сдавленно вскрикнула при виде синяка, занимавшего почти половину лица, начиная от родинки в углу глаза до виска.
— Что случилось, Вивиан? Кто это вас так?
Та поморщилась:
— Не хочется говорить… Особенно вам.
Считая тему исчерпанной, она забрала очки и водрузила их на нос. Однако тон Вивиан насторожил Мари, породив нехорошее предчувствие, и сразу возникло искушение позволить ей удалиться, ничего не узнав.
Но поворачиваться спиной к реальности было не в характере Мари.
Она уговаривала Вивиан все рассказать, даже пригрозила поставить в известность полицию, если та будет упорствовать в своем молчании.
Полиция?
От этого слова у Вивиан задергалась щека, и Мари поняла, что ее предчувствие оказалось верным.
— Прошу вас, — глухо проговорила она. — Я должна все знать.
Вивиан отвернула глаза за черными очками. Она прерывисто заговорила, словно спеша покончить с чем-то очень неприятным:
