Все это напоминает мне наши школьные вечеринки: девочки у одной стенки, мальчики — у противоположной, и те и другие боятся сделать шаг друг другу навстречу. Может быть, я чего-то не понимаю? Действительно ли этим празднично одетым молодым людям, бесцельно кружащим вокруг центра города, некуда идти? Неужели они правда совершенно равнодушны к радостям, которые сулят три гитарных аккорда? Похоже, Вьетнам отверг все худшее в нашей культуре, прошел мимо и даже не оглянулся. Может быть, здесь отдых понимают именно так — как сонг ту до , ритуал нескончаемого кружения? Или они все-таки ждут чего-то? Чего?
Итак, время перекусить. Съем-ка я что-нибудь, что сделает меня сильным, очень сильным. Самым сильным. Ресторан «Хуонг Жунг» («Ароматы леса») похож больше на цветущий сад со шпалерами, а в холле у них — садки с рыбой. Я вхожу, сажусь, сразу заказываю пиво, стараюсь собраться с духом в ожидании… самой необычной в своей жизни еды.
Появляется сияющий официант с холщовым мешком, в котором что-то шевелится. Он открывает мешок, осторожно лезет рукой внутрь и достает зловещую, шипящую, страшную кобру длиной в четыре фута. Так как я заказал фирменное блюдо ресторана, думаю, обслуживающий персонал привык к такому зрелищу, но когда кобру кладут на пол, трогают изогнутой палкой, и она поднимает голову и раздувает капюшон, то буквально все — официанты, помощники официантов, управляющий, — словом, все инстинктивно делают шаг назад, и при этом нервно хихикают.
У принесшего кобру симпатичного молодого человека в черных брюках, какие носят все официанты, и в белой рубашке объемная повязка на правой руке, и это вовсе не придает мне смелости. Юноша при помощи своей рогатины заставляет кобру подняться, и она вытягивается так, что голова оказывается над столом, а глазки-бусинки впиваются в меня. Она точно прицеливается. Расплескав остатки своего пива, я тем не менее некоторое время пытаюсь сохранять самообладание. Кобра еще некоторое время перемещается по полу вблизи от меня, то и дело натыкаясь на палку. «Заклинателю» помогает ассистент. Он приносит металлическое блюдо, маленькую белую пиалу, кувшин с рисовым вином и садовые ножницы. Двое мужчин берут кобру и вытягивают ее в струнку: один фиксирует ее челюсти, а другой держит хвост. Свободной рукой первый берет ножницы, вонзает острие в туловище змеи, делает надрез, и вынимает сердце. На металлическое блюдо льется темно-красная кровь. Все довольны. Официанты и их помощники облегченно вздыхают. Кровь сливают в стакан и смешивают с небольшим количеством рисового вина. А сердце, похожее на устрицу, все еще бьющееся, осторожно помещают в белую чашу и предлагают мне.
Оно все еще бьется, это крошечное, розоватое с белым сердце, оно все еще в определенном ритме качает кровь из мелкой лужицы на дне чашки. Я подношу чашу к губам, запрокидываю голову и глотаю. Похоже на устрицу «олимпия». Я пытаюсь жевать, но сердце еще бьется. Бьется и бьется… Вкус? Да не так чтобы очень. Мое собственное сердце колотится слишком сильно, чтобы я заметил вкус. Я делаю большой глоток вина, смешанного с кровью. Совсем неплохо — похоже на сок от бифштекса с кровью — такой же крепкий, и чувствуется «рептильный» привкус. Пока все хорошо. Я съел живое сердце кобры. Линь мною гордится. У меня будет много-много сыновей. Официанты улыбаются, девушки смущенно хихикают. Заклинатель и его ассистент умело разделывают змею. На блюдо выкладываются белоснежные петли ее кишок, выливается немного темно-зеленой желчи.
— Очень полезно! — говорит Линь, смешав желчь с вином, и протягивая мне стакан. Это жидкость интенсивно зеленого цвета, и выглядит она так же аппетитно, как содержимое подкладного судна. — Это придаст вам такую силу! Это что-то особенное.
Я уже давно привык бояться этих слов. Заставляю себя сделать большой глоток. Горько, противно — в общем, вкус такой, какой и должен быть у желчи.
В течение следующего часа я съедаю всю кобру. Сначала мне подают зан боп гои , чудесный змеиный салат с лемонграссом. Его приносят в нагретом горшочке. Хам са , жареная кобра с лимонным сорго, тоже довольно вкусна, хотя и плоховато жуется. Лонг зан сао , кишки кобры, тушенные с луком, абсолютно несъедобны. Жуешь их, жуешь, а толку никакого. Все равно что жевать резиновую игрушку, какие дают собакам, только игрушка, думаю, нежнее. Кишки кобры абсолютно безвредны, но их просто невозможно разжевать. В конце концов я отказываюсь от этой затеи, задерживаю дыханье и глотаю комок целиком. Суонг тиен зион , зажаренные кости змеи, великолепны — напоминают картофельные чипсы — только они колючие. Надо быть осторожным. Если косточка воткнется под неправильным углом, она может пропороть вам пищевод, и тогда вы вряд ли дотянете до девятого сына. Фарш из мяса кобры, завернутый в листья мяты, тоже великолепен — отличная закуска на любой случай.
Официант подносит мне на тарелке большую древесную личинку, белую, с черной отметиной на спинке. Она жива, извивается, размером — чуть больше большого пальца. О боже, нет, только не это! Она кружит по тарелке. Нет уж, думаю я. Нет. Только не это… К счастью, ее мне просто принесли показать, а подают ее, только обжарив в масле, чтобы она стала хрустящей. Когда мне снова приносят ее, украшенную зеленью, я благосклонно пробую кусочек. По консистенции напоминает батончики «Твинки»: снаружи хрустящие, а внутри — вязкие и тягучие. Вкус очень приятный. Но было бы гораздо лучше, если бы я до этого не видел ее живой.
А в общем и целом очень даже неплохо поел. Проглотил-таки живое, бьющееся сердце кобры! Об этом я долго теперь буду рассказывать. Съев то, от чего я должен стать «сильным, очень сильным», я действительно вскоре начинаю испытывать довольно странные ощущения. Может быть, все дело просто в пережитом потрясении и выбросе адреналина, но, выйдя на улицу, я чувствую приятный шум в голове, радость, пульсирующую во всем теле… Да, пожалуй, я чувствую себя… сильным.
— Мсье Фаулер, мсье Фаулер, — шепчет кто-то.
Это полицейский инспектор из «Тихого американца». Я вижу его во сне. Просыпаюсь, ожидая увидеть рядом Фу-онг, героиню этого же романа, которая набивает мне трубку опиумом, и Пайла, молодого агента ЦРУ, сидящего на стуле, поглаживающего собаку. Я в своей комнате в «Континентале». Резные стулья, повторяющийся мотив королевской лилии. Из-за дверей слышно цоканье набоек по мраморному полу, звук отдается эхом в коридорах. Сайгон. Я все еще в Сайгоне. Застекленная дверь на балкон. Хотя еще очень рано, на улицах уже появились велосипеды, мотороллеры, мотоциклы. Женщины стоят в дверных проемах и едят фо. Мужчина устанавливает свой мотоцикл на тротуаре. Автобусы кашляют, фыркают, тормозят, снова трогаются с места. В «Дживрале», через дорогу, мелют кофе, пекут коротенькие, ароматные багеты. Скоро появятся разносчики лапши и начнут постукивать своими молоточками, возвещая о появлении еще одной походной кухни: миски и миски дымящейся свежей лапши. Линь говорил мне о так называемом лисьем кофе, или ка-фе-чон , напитке, приготовленном из нежнейших кофейных зерен, которыми кормят лис (я, правда, до сих пор думал, что ими кормят ласок), а после зерна извлекают из кала животных, моют (предположительно), обжаривают и мелют. Звучит заманчиво.
Я еще не уехал из Вьетнама, а уже по нему скучаю. Я беру с тумбочки горстку влажных донгов, одеваюсь и отправляюсь на рынок. Я еще многого не попробовал.
