Детский плач и крики детей: «Мамочка, спаси!» – оглушали, кружили сознание еще больше, но одновременно заставляли двигаться парализованные страхом мысли.
– Молчать! – вдруг закричала Марья, все смолкло кругом. – Лишь я, тишина, дети и Луна! Молчать!
И мир замер. Перестали шататься стены, пол, потолок. Марья поднялась на ноги, прошла в комнату, взяла со стола свечу и, не обращая внимания на крики и плач детей, приблизилась к старинному зеркалу, родовому, вроде как наследию.
– Сейчас, сейчас, мои маленькие, мои любимые, – шептала она, – сейчас я нас всех спасу! Надо успеть, что-то плохое случилось, и она подняла руку со свечой, освещая гладкую поверхность зеркала.
– Явись! – потребовала Марья. И голос ее, полный внезапно появившейся уверенности, не дрожал. – Я не боюсь, – неожиданно, с какой-то тоской прошептала себе Марья, – явись мне, виновник, кем бы ни был ты!
И зеркало калейдоскопом вспышек и огоньков закружилось перед ней, превращая точки в картинки. Зеркальные блики переливались и сливались причудливыми картинами, и Марья зачарованно смотрела на свою первую в жизни ворожбу. Вот ее муж Алексей, вот какая-то сморщенная и укутанная в просторную шаль женщина, муж что-то передает ей в зажатой руке, в кулаке. Это золотая брошь в виде стрелы!!! Старинный бабушкин амулет! Что же ты наделал, как же ты посмел? Амулет был, пожалуй, единственным чудом, в которое верила Марья, и ее муж отдал его. Зачем? Картинка сменилась. Вот Алексей в тихом старинном парке города сидит на скамье и раскрывает серебристый увесистый кейс. Словно чувствуя мысли Валентины, нутро кейса заняло почти все пространство зеркала. Плотные пачки пятисотенных евро доверху заполнили чемоданчик. Неужто продал нас за брошь? Но это было еще не все, из глубины кейса и пачек денег вылез громадный черный паук с огненным рисунком на спинке. Алексей достал портмоне и из него извлек какое-то фото.
– Это же гробовщик! – ахнула Марья, вспомнив описание бабушкой паука. – Что же ты задумал, Леша?
Тем временем Алексей положил листок сверху на деньги, и Марья схватилась за сердце, паук поднял две когтистые лапы над фотографией ее и детей! Это же конец, стоит лишь проколоть фото гробовщику, и человек моментально умирает…
– Нееет! – страшным осипшим голосом прокричала Марья и уронила свечу на ковер, который тут же занялся пламенем.
– Именем Великой Матери, правительницы Инио и жаркой Страны Тюльпанов, Милости Божьей, заклинаю! Я Мария, женщина земная, – отныне иная, жара Матери не познавшая, красы цветов ее не понявшая, отдаю себя земную, прими дар, Мать мира!
– Что хочешь ты взамен, дочь Отца своего? – выдохнуло зеркало.
– Спаси моих детей, умоляю! Возьми меня взамен! Пусть будут они счастливы и спокойны!
– Будь по-твоему, но с этой минуты ты опять дочь Отца своего! – непонятно сказал голос из зеркала, и Марья вдруг увидела в зеркале чудную картину – она сама стоит с косой черной, перекинутой через плечо. За одну руку Кузеньку, сыночка, держит, а другой малышку-дочь прижала к себе. Улыбнулась из зеркала незнакомая Марья, повернулась и пошла прочь с детьми. Жара огня за спиной не почувствовала настоящая Марья. Закричала дико.
– Стой! Стой! Маша? Стой!
– Валентина ты впредь! – обернулась на нее женщина. – А я теперь просто земная женщина. Ох и много ты мне испытаний приготовила, Валентина! Но быть по-твоему, главное – детки мои со мной, и любимый меня найдет…
– Стой!!! – кричала и кричала Валентина, а затем бросилась в комнату детей, не видя, как пламя съело ковер, кресло, как зарницей заполыхали занавески. И то, как испарилась в зеркале незнакомая женщина Марья, как две капли воды на нее похожая, с ее родными кровинками, ее детьми! Потому что ее детей в кроватках не было. На колени упала Валентина, схватила одеяльце детское и зарыдала громко и отчаянно. Отчетливо вдруг поняла Валентина, нет больше прежней жизни, иная началась. Есть в мире теперь две Валентины – одна теперь Марьей зовется да деток ее где-то в иной реальности воспитывает и радуется на них, а другая – она сама, только кто она теперь, Валентина. Проданная мужем, проклятая за обычную колдовскую брошь. может, и нет ее вовсе? Может, лишь Марья и существует, а она, Валентина, всего лишь жертва темной земной волшбы, паука-гробовщика и пламени, сжирающего ее дом. Закашлялась она едким дымом, да без чувств на ковер повалилась.
Тем временем из большого раскаленного от огня зеркала выпрыгнула красно-бурая древняя львица громадных размеров, оглянулась на треснувшее зеркало и, сердито зарычав, пошла прямо в пламени в детскую комнату. Там она нашла Валентину и, обнюхав ее, лизнула щеку.
– Не трогай меня, Чарлет, – Валентина рукой отодвинула морду львицы от себя и снова провалилась в бессознательное. Тем временем Чарлет, аккуратно ухватив женщину зубами, перекинула ее себе на спину и осторожно пошла к окну. Большая круглая луна смотрела на раздувавшееся пожарище. Внизу кричали соседи, выла сирена подъехавшей пожарной машины. Словно не замечая всего этого, Чарлет прыгнула в окно, как сквозь масло пройдя через стекло, а изумленные соседи смолкли, наблюдая за бегущей по небу ввысь громадной кошкой и парящей рядом с ней, из нездешних мест, птицей.
– Да это же Сова! Полярная! – крикнул кто-то из толпы. Эка! Взгляды людей испуганно устремились на покореженные, оплавленные стены дома вокруг окон Валентины.
– Там же Мария с семьей живет! Ну та! У нее еще бабка ведьмой была, никак за ее грех наказание, вон и луна нынче полная!
А круглая луна, к которой стремительно неслись Сова и Чарлет, была лишь таинственным немым свидетелем загадочных событий одиннадцатого февраля две тысячи пятого года, одной из многих реальностей Валентины…..
Вот и утро мягкое, липкое, рассвет странный, словно не родной рассвет. Что же было – вчера? Это трава, высокая трава. В феврале. Что за бред происходит?
– Ммм, – Валентина сжала голову руками, – больно…
Тут же на зов ее голоса из травы выпрыгнула огромная краснобурая львица, села перед Валентиной и с нежным рыком лизнула ее лицо.
– Подожди, Чарлет, – отмахнулась Валентина и неожиданно охнула, попятилась от зверя, – ты что? Что такое?
Львица рыкнула и легла в густую траву.
– Кис-кис-кис, – попробовала Валентина, но Чарлет лишь презрительно сощурилась и проигнорировала Валентину, – ммм, голова-то как болит!
– А где брошь-то бабушкина, – раздался голос за ее спиной, – неужели потеряла?
Валентина обернулась и, увидев высокого темноволосого красивого мужчину, спросила:
– Дил, ты хоть раз можешь не подкрадываясь прийти?
– Да интересно мне стало, – опять заговорил Дил, – что делает моя сестренка Сова посреди земного февраля, в полнолуние, на севере этой планеты?
– Трава цветет, ты совсем очумел, братец, – хмыкнула Валентина и тут же задумалась над словом «братец». Брат, дитя…
– Какая неблагодарность, я посреди тундры травы ей подстелил, цветочки вырастил, даже кошку твою драную терплю, – Дилан с опаской посмотрел на зарычавшую Чарлет.
