Апрельская сессия ПАСЕ действительно не предвещала нам ничего радостного. Запад гудел от возможности надавать России по носу, расквитаться за пусть робкую, но все же отличную от НАТО позицию по Косово. Объективные издержки военной операции в Чечне действительно давали европейским парламентариям и правозащитникам богатую почву для критики России. Кроме того, в нашем тылу путалась «пятая колонна», включившая в состав российской делегации «совесть нации» — Сергея Адамовича Ковалева, который только и ждал удобного случая, чтобы нагадить своей стране и лично своему «старому другу» — мне.
Мы знали, что унижение России в Страсбурге должно было идти по следующему сценарию: если наша делегация не приезжает на сессию, ее осмеивают и лишают полномочий, если же она все-таки приезжает, то ее лишают права голоса, оставляя сидеть наказанной в углу. Ни то, ни другое меня не устраивало. Я ехал в Страсбург — столицу восточно-французской провинции Эльзас, — с твердым намерением публично отстоять наше право сопротивляться сепаратизму и терроризму. Я не собирался расшаркиваться перед мало что знающими о нашей действительности европарламентариями, хотя и не собирался им хамить. Важнее всего было не то, что они про нас будут думать, а то, что мы сами о себе думаем. Страсбург был для этого идеальным испытанием политического мужества моих коллег-парламентариев.
Делегацию я стал настраивать заранее: «Важно никого не бояться. Главное, — не бояться самих себя, своей ответственности. За результаты работы делегации отвечаю я. Помните, мы выиграем, если покажем командную игру!» Никто мне не возражал, кроме трех «отшельников», пропустивших общий сбор делегации. Это была далеко не святая троица — два «яблочника», которые считали, что с Западом надо дружить «по-любому», ну и, конечно, наш «Сергей Адамыч».
Наконец, наступил «черный четверг» — день обсуждения «чеченского досье». Большой зал ПАСЕ был забит до отказа. Гостевые ложи заполнены страсбургскими зеваками и ичкерийскими недобитками, вольготно обосновавшимися в Европе под видом «несчастных беженцев». Приготовления к публичной порке России были завершены, и спектакль начался.
Микрофон переходил от одного пламенного оратора к другому. Каждый рассказывал о происходящем в Чечне, как будто сам только что оттуда вернулся. Каждый следующий оратор пытался перещеголять своего предшественника мастерством описания «зверств русской солдатни». Зато никто из выступавших не назвал ичкерийцев «бандитами» и «террористами», предпочитая словечки типа «партизаны», «борцы за свободу», «сторонники автономии». Самым резким ругательством в адрес головорезов было слово «боевик», но даже его за три с половиной часа ожесточенной дискуссии я слышал всего пару раз. Торжество «двойных стандартов» в этой аудитории было очевидным.
При этом подробное описание «преступлений русской армии» было снабжено устными «документальными свидетельствами», по все видимости, подброшенным Мовлади Удуговым и его «профессором». Члены ПАСЕ смаковали подробности «злодеяний» Москвы, как будто получали от этого физическое удовольствие. Не думаю, что человек, который действительно видел ужасы гражданской войны и кровь мирного населения, мог бы так цинично на публике делиться своими впечатлениями. Несмотря на протесты моих коллег из российской делегации, принявших самое активное участие в дебатах, «участники спектакля» не отходили от по заранее спланированного сценария. Наши поправки к итоговому документу дружно отвергались, зато каждое новое обвинение в адрес России также дружно приветствовалось залом.
Составленный докладчиками ПАСЕ перечень «зверств русских» заворожил помутненное сознание европейского обывателя. На гостевом балконе послышались жалкие женские всхлипывания. Ораторы ПАСЕ — британский лорд Джадд и немецкий социал-демократ Рудольф Биндиг (его папаша воевал в составе вермахта на гитлеровском Восточном фронте, погиб в боях с Красной Армией, и сынок этого «интуриста» продолжил дело славного отца), доведя зал «до кондиции», наконец, потребовали лишить российскую делегацию права голосовать в течение всего периода работы Ассамблеи. Особо усердным русофобам и этого показалось мало: они потребовали отнять у нас не только право голосовать, но и право голоса, то есть возможность излагать свою точку зрения с трибуны ПАСЕ. Если бы это решение было принято, нашей делегации пришлось бы либо сидеть молча на скамейке «штрафников» на пленарных заседаниях Ассамблеи, притворившись «зайчиками», либо не ездить в Страсбург вовсе.
Любопытно, что никто из европарламентариев не решился поставить вопрос об исключении России из Совета Европы — одно дело злобствовать на наш счет, другое — жить за наш счет. Козырев, согласовав с Ельциным в середине 90-х вопрос о нашем вхождении в этот «европейский предбанник», убедил его взять на себя финансовые обязательства «основного плательщика» Совета Европы. С тех пор Россия ежегодно перечисляет в Страсбург более 20 миллионов евро, что составляет почти 13 % всего бюджета Совета Европы. Это даже больше нашего официального взноса в ООН! За такую малообъяснимую щедрость Россия получила право четыре раза в год отправлять в Страсбург за свой же счет делегацию аж в 36 парламентариев, которые регулярно, как заядлые «двоечники», получали от западной демократии взбучки за очередное наше «невыполненное домашнее задание».
Пять раз я на встречах с Путиным убеждал его сократить взнос России в ПАСЕ. Пять раз он со мной соглашался, писал разные важные резолюции на моих бумагах, но воз и ныне там. Думаю, что кремлевская бюрократия научилась понимать почерк президента и по нему определять, важен ли для Путина тот или иной вопрос, или он просто хочет отделаться от очередного назойливого посетителя.
Но вернемся на сессию ПАСЕ. Бурная дискуссия, наконец, завершилась, и члены ассамблеи приступили к голосованию. Нельзя сказать, что доводы нашей делегации не подействовали на часть европейцев — итальянская, часть французской и испанской делегаций не поддержали санкции против России. Зато «братушки» из бывшего соцлагеря проявили в полное мере свое гнилое нутро.
В итоге было принято решение о лишении нашей делегации права голосовать на пленарных заседаниях ПАСЕ. Все остальное — посещать столовую, ходить в отхожие места и даже иногда жалко попискивать с трибуны — нам благосклонно разрешили.
Последнее слово предоставили мне — как «главному обвиняемому» и лидеру русской делегации. На балконах воцарилась тишина. Я постучал по микрофону и внимательно посмотрел в зал.
Несколько сотен самодовольных депутатских физиономий, только что поглумившихся над правдой и Россией, торжествующе смотрели на меня.
«Вы только что перемалывали косточке моей несчастной стране, которая столкнулась с агрессией шовинизма и сепаратизма, — начал я свою речь. — Мы специально приехали сюда, чтобы рассказать вам о Чечне и Северном Кавказе, представить людей, кто с оружием в руках защищал свой дом от бандитов и насильников. Мы хотели совместно с вами попробовать найти пути решения таких сложных проблем, но вы предпочли предстать учителями, вразумляющими бестолковых русских.
Вы — не учителя. Вы такие же ученики. Если бы вы были учителями, мы бы сидели и записывали ваши рецепты решения проблем Ольстера, Корсики, терроризма басков в Испании. Мы бы аплодировали тому, как мудро и бескровно вы остановили войну в Косово, Сербской Крайне и Боснии.
