– Разыщи приходившую ко мне социальную служащую, – попросила я. – Хочу выдвинуть обвинения.
Отец смутился:
– Ты ведь еще ничего не знаешь.
– О чем?
– Роберто не могут найти.
– Как не могут найти?
– Он убил Вилму, – вздохнул отец. – Она вчера умерла. Явилась полиция, чтобы арестовать его, но Роберто не открыл. Взломали дверь, но его не оказалось в доме. Забрал одежду, документы и скрылся. Его машину обнаружили на стоянке у аэропорта, ключи валялись на сиденье.
– Что ты сказал?
– Сбежал, негодяй.
– Нет! – заплакала я.
Отец ошарашено уставился на меня:
– Неужели после всего, что случилось, ты еще любишь его? – Я промолчала. Отец взял мою руку и нерешительно поцеловал. – Я всегда подозревал, что это он ставит тебе синяки. Мать заметила, что они появились после того, как ты с ним познакомилась. Но надеялась, что они оттого, что ты еще подросток. Говорила, ты как молодая лошадь, которая только учится управлять своими длинными ногами.
– Он бил меня, папа, – плакала я. – Постоянно. Все эти годы. Я не хотела говорить, боялась, ты подумаешь, что я такая глупая. И сама отвечала ему.
– Ну, ну, – успокаивал меня отец, – все уже позади. И я никогда не подумал бы, что ты у меня глупая.
Я спросила, куда делся Роберто, и отец начал загибать пальцы:
– Он убил Вилму – это раз. Убил твою неродившуюся дочь – это два. Чуть не убил тебя. И теперь скрывается от правосудия. Не будем больше говорить о нем. Этот человек трус.
– Ну почему все так, папа? Почему все это случилось? Я хочу, чтобы все оставалось как прежде.
Он устало опустился на стоявший подле кровати стул.
– Ay, mi hijita[168], ну что мне с тобой делать?
Все так навалилось на меня. Я потеряла и Вилму, и дочь, и мужа. Чуть не лишилась жизни. Хочу Лиз. Мне надо поговорить с ней. Куда она подевалась? Почему ее нет?
– Позови Элизабет, – попросила я отца.
– Она приходила раньше, когда ты еще спала, – ответил он.
– Позвони ей. Попроси прийти.
– Хорошо, хорошо, mi vida, закрой глаза, отдохни.
В следующий раз, когда я проснулась, она была рядом. Ослепительная, в свитере с высоким воротом и темно-синих джинсах. Я всегда завидовала тому, как свободно Элизабет носит одежду, как умеет выглядеть красивой.
Неприятная социальная служащая Элисон тоже была в палате. Кажется, они разговаривали. По натянутой улыбке Лиз я поняла, что Элисон раздражает ее не меньше, чем меня. Мне хотелось громко рассмеяться, но я сдержалась. Должно быть, хороший знак.
Я настолько окрепла, что сумела сесть. Элизабет начала извиняться за то, что пришла тогда.
– Это все моя вина. Мне не следовало являться к тебе. Прости.
– Лиз мне все рассказала, – прервала ее Элисон. – Ее вины тут нет. И вашей тоже. Виноват человек, который бил вас. Я хочу, чтобы вы обе это понимали.
Все так. Но кто тебя спрашивает?
Элизабет держала гирлянду летающих шариков с надписями «Поскорее выздоравливай!». Она посмотрела на меня и застенчиво улыбнулась:
– Скажи, фигня. Я увидела, какой букет тебе прислала Эмбер, поняла, что ее не переплюнуть, и решила принести вот это.
– Спасибо, – тихонько рассмеялась я. – Кстати, об Эмбер. Откуда у нее столько денег?
– Ты еще не знаешь?
– Я вообще ничего не знаю.
– Ее диск занял первое место в рейтинге по стране.
– Шутишь!
– Ничуть. Я думала, тебе уже сказали. Она новая Дженис Джоплин, только поет по-испански.
– Bay! Надо же! Я рада за нее.
– Кажется, вы с ней не очень общались.
– Только на наших сборищах. У меня мало общего с ацтекскими вампирами.
Мы рассмеялись. Нехорошо. Но это то, что нас объединяет. Одинаковое чувство юмора.
– Теперь она самая знаменитая из вампиров, – продолжила Лиз. – Так что не болтай лишнего.
– Прекрати! Эмбер? Знаменитая?
– Неужели я стала бы тебе врать в такое время?
– Наверное, нет.
– Я всегда утверждала, что она выбьется в люди, а ты не верила.
– Твоя правда – утверждала. Потому что ты лучше меня, Лиз. Видишь в людях прежде всего хорошее. А я – нет. – Мы долго смотрели друг другу в глаза. Первой отвернулась Элизабет. А затем я задала ей вопрос, который давно меня жег. По-испански, чтобы Элисон не поняла, о чем мы говорим. – Лиз…
– Что, Сарита?
– В тот вечер, когда мы подрались, Роберто мне кое-что сказал. Мне необходимо знать, правда это или нет.
– Что именно? – Лиз явно нервничала.
– Он сказал мне, что вы с ним спали в Канкуне.
– Что? Нет! Никогда! – Мне показалось, что Элизабет сейчас плюнет.
– Поклянись.
– У меня в жизни было всего трое мужчин. Роберто среди них не числится. К тому же секс с мужчинами никогда не доставлял мне особого удовольствия.
– Но я знаю, он был в тебя влюблен. – Я рассмеялась.
– Ну и дамочки – ведут такие разговоры в больнице.
– Особы, достойные Джерри Спрингера.[169]
Я невольно рассмеялась еще веселее. И совсем не испытывала злости. Онемела. Ее улыбка электризовала. Как в кинофильмах, когда все оборачивается дурным сном. Вот и я надеялась, что проснусь и все переменится.
Я несколько минут смотрела в окно и размышляла, откровенна ли со мной Лиз. Не обманывала ли меня все эти годы, утверждая, что она лесбиянка. Тогда моя подруга – отличная лгунья. Но теперь мне стало все равно. Уж лучше пусть переспал бы с ней, чем с другой женщиной. А так – влюбился в лесбиянку! Почти смешно. Ну не дурдом ли? Я почти не сердилась, как можно было бы ожидать. Говорят, боль лечит. Но я только развеселилась.
– Знаешь что… – наконец проговорила я, стараясь развеять мрачность и вернуть нас из безумия в нормальную жизнь.
– Что?
– Я скажу тебе, что больше всего меня ранит.
– Что?
Я улыбнулась:
– То, что тебя никогда даже чуточку не тянуло ко мне. Неужели тут не на что клюнуть? Я же совершенна. А ты сказала, что тебя ко мне не влечет.
– Что?
– Ну, не глупо ли? У меня такое чувство, что я отвергнута.
