Гонзо больше не появлялся. Сколько Андрей ни открывал окно, ни шарил под кроватью или ванной, киборг не приходил. И чем больше он обдумывал предстоящее отступление, тем отчетливее понимал одно – без помощи напарника им будет гораздо труднее покинуть особняк. Ни втроем, ни в одиночку. Втроем...
Он не знал, что делать дальше. Уходить. Это точно – миссия не удалась, необходимо уцелеть и вернуться в Управление, но... Она хочет идти с ним. Она сама настаивает на отходе. Что дальше? Пальцы еще помнили тепло ее ладони... Кроме того, это уже не игра, Андрей чувствовал. Пойдет речь о его невесте, и Воротов начнет стрелять. Без пощады. Благо кому нажимать на спусковые крючки, у него хватает.
Время тянулось. Время летело.
Это произошло, когда на окно уже как полчаса легла темень. Услышал об этом Андрей через сорок минут, почти в половине десятого. Совершенно бесшумно дом похоронил в себе короткую драку, тяжелое дыхание и вскрики, бег по этажам, писк раций и собачий лай у подъезда. Тяжелые шаги Шелеста. Удары. Андрей очнулся от мыслей и образов, когда за окном, в темноте запрыгали, как вчера ночью, лучи фонарей и громкий мужские голоса снова наполнили площадку. Стучали ботинки, материлась солдатня.
Чувствуя, как холодеет спина, Андрей сорвался с измятой кровати, в один прыжок подскакивая к окну. И едва не закричал, видя, как снова пристегивают к дыбе человека – его стройную светловолосую подругу. Яна молчала, еще не раздетая, но в изодранной клыками псов куртке, гордо и решительно рассматривая своих палачей. Ее лицо было в крови: разбитые губы, опухшая скула. Щурясь на ветру, она вертела головой, награждая пристегивающих ее к конструкции солдат меткими, отточенными словечками. Распятая на ремнях, она не сдалась. Ледяное стекло охладило лоб, пальцы Андрея до боли сжали подоконник. Медленно, оттирая с перчаток кровь, звеня аксельбантами, на площадку вышел Шелест. Неторопливо обошел пленницу, улыбнулся ей в лицо, ловко, почти не дернувшись, увернулся от плевка.
Яна что-то выкрикнула ему, капитан схватил ее рукой за подбородок, наклонился, ответил и прямо в упор расхохотался, тонко, пронзительно. Отбросил ее голову, выпрямился, нависая над девушкой всем своим огромным ростом, и кивнул солдатам.
Едва не высадив раму, Андрей распахнул окно, не обращая внимания на ледяной ветер и мелкий дождь, ворвавшиеся в комнату. На площадке стояли капитан, двое солдат и Воротов, укутанный в короткую дубленку. Охранник у фонтана держал в поводок одну из хозяйских собак.
– Что вы делаете?! – Андрей, как и утром, приник к решетке лицом. – Илья Игнатьевич! Что выделаете? Вы же сами сказали утром!
Никто, кроме Воротова и Яны, головы вверх не поднял, но девушке это до конца не удалось – ее руки уже были пристегнуты. Хозяин дома поднял голову, посмотрел на Андрея, и лицо его, еще совсем недавно казавшееся таким молодым, сейчас посерело, словно прибавив годков двадцать.
– Вы доставляете мне слишком много хлопот, господин полицейский, – негромко сказал он уставшим голосом, – слишком много. Я помню свои слова, Андрей, но сейчас не в силах уже что-либо изменить. И ни вы, ни моя невеста не могут помочь вашей подруге теперь. Полчаса назад Яна пыталась бежать, прихватив с собой немного моих драгоценностей. Пустяк, я бы сказал, но я предупреждал... Вы ведь из тех, кто чтит установленные правила, Костин?
– Не слушай его, Андрюха! – закричала Яна, выворачивая шею. – Беги, пока не поздно, беги! Не бойся, я почти добралась до ворот! А несколь...
Шелест заткнул ее, в очередной раз ударив, теперь по лицу. Девушка обмякла, опуская голову на грудь, и Андрей взвыл, повисая на кованых прутьях.
– Ах ты, сучара! Отойди от нее, засранец! Илья Игнатьевич, не надо!
– Пятнадцать ударов плюс десять, что я вам простил, Андрей. – Воротов отвернулся, что-то говоря Шелесту. Капитан кивнул и повернулся к своим, отдавая последние команды. Солдаты раздели девушку, просто срезав с нее драный пуховик армейскими ножами. В воздухе щелкнул кнут.
И вот тогда Яна закричала. Завизжала так, что на другой стороне дома ответили собаки. Закричала, вкладывая в этот крик весь свой страх, злобу и бессилие. Крик перешел в вой, сорвался на стон, и голова ее снова безвольно повисла. Андрей рванулся прочь.
Когда он, проскочив через задремавших охранников, внезапно влетел на площадку, Яну уже били. Девчонка вздрагивала, покачиваясь на ремнях, но молчала, мотая головой. По обнаженной спине, через свежие, похожие на ухмылки рубцы текла, схватываясь на морозе, алая кровь. Андрея остановил один из солдат, отбросил прикладом «Сапсана» и выматерился, целясь в лицо.
Андрей замер, из-за солдатского плеча рассматривая, как кнут ровными линиями ложится на гладкую спину девушки, оставляя на ней вечные узоры, до боли сжал зубы. Воротов уже ушел, но на площадке еще оставался капитан.
Шелест, не переставая считать, обернулся и подошел к Андрею, остановившись за автоматчиком. Глядя прямо в глаза полицейского, он продолжал громко считать.
– Двадцать четыре. – Удар. – Двадцать пять. – Удар. Шелест улыбнулся. – Двадцать пять!
Солдат с кнутом замер, опуская оружие.
– Я сказал, – рявкнул капитан, не поворачиваясь, – двадцать пять!
– Но, господин капитан!
– Выполнять!
Андрей рванулся вперед, отталкивая автоматчика, но сложился от удара в живот и упал на колени, ловя холодный воздух открытым ртом. Шелест ухмыльнулся еще шире, качнулся на каблуках надраенных до блеска сапог с отворотами. Свист, удар.
– Двадцать пять! Свист, удар.
– Заткнись, тварь... – прохрипел Андрей, пытаясь подняться.
– И двадцать пять! – Шелест повернулся к Яне. – Сделано. Отцепляй.
Андрей не видел, как они ушли. Не видел, как ухмылялся Шелест, не видел виноватого взгляда солдата, избивающего девушку. Не видел полного слез взгляда с четвертого этажа. Он видел лишь мешком повалившееся на бетон полуобнаженное тело Яны, горячие рубцы, истекающие темной кровью, закатившиеся глаза девушки и ее приоткрытый, словно для поцелуя рот.
Не чувствуя холода, он почти тридцать минут просидел на деревянной балке дыбы, прижимая к себе безжизненное тело девушки. Он положил ее голову к себе на колени, гладил по светлым, почти белым в темноте волосам, пальцами прикасался к губам, раскачиваясь, почти как она этим утром. Кровь ее капала на штаны, пачкала ботинки, руки, рубаху, а он все сидел, словно убаюкивая, не желая поверить в то, что произошло. Все, о чем думал он в течение сегодняшнего дня, стало неважным и мелким, отодвинувшись далеко назад. Осталось лишь тело на руках.
Этого подчас не выдерживают даже мужики. Хорошо, что она потеряла сознание сразу.
Не уберег, не удержал. Не спас, не выручил. Яна ушла. Теперь навсегда...
За телом пришли, осторожно отняли его у Андрея и завернули в плотный непрозрачный полиэтилен. Кто-то из слуг заботливо набросил на плечи полицейского куртку. Потом ее унесли.
