Не дослушав его, Катя неожиданно прыснула в кулак. Ей стало смешно. Он — красивый мужчина, она — красивая женщина. А говорят они о чем? О политике! О социализме!!!
— Я сказал смешно? — растерянно спросил Нельсон.
— Нет, Нельсон, нет, — улыбнулась Катя. — Лучше иди сюда… Поцелуй меня! Вот так!
И она первая закинула ему руки на плечи.
— Катя, мне нужно с тобой поговорить! — Отец грозным призраком возник на пороге комнаты.
— Папочка, я очень устала… Сначала работала, потом мы гуляли с Нельсоном… Честное слово, я очень хочу спать!
— Но мне нужно поговорить с тобой! О тебе и Нельсоне!
Катя подскочила на кровати. Сна не было ни в одном глазу. Она насторожилась, сразу же стала ершистой и неприступной, как кактус, — того и гляди уколет.
— Что такое? — В ее голосе зазвучали металлические нотки. — Тебя не устраивают наши отношения?
— Понимаешь, Катя, — замялся отец, — Нельсон очень хороший парень, это видно сразу, но… Ты не можешь не понимать, что у вас с ним разные жизненные пути.
— Почему это вдруг?
— Вы выросли в разных странах, у вас разное мировоззрение, вы по-разному думаете. Какие уж тут могут быть отношения?
— В постели все думают одинаково! Об одном и том же! — резко произнесла Катя.
Отец смутился.
— Не хотел напоминать, но… Вспомни, как у тебя было с этим… С Полем, кажется! И чем это закончилось… Я боюсь, что с Нельсоном произойдет то же самое. И тебе опять будет больно. Пойми, белые девушки не должны выходить замуж за черных юношей.
— А кто говорит о браке? — фыркнула Катя, но все же задумалась.
Что-то здесь не то… Отец не стал бы с ней заводить разговор, скорее всего, он предпочел бы пустить все на самотек, если бы не…
— Не темни, папа. Выкладывай все как есть. Кто это тебе промыл мозги насчет Нельсона? Отец потупился.
— Ну?
— Ко мне на студии подходил один человек из органов, — смущенно начал он. — Он сказал, что твое поведение порочит высокое звание советского человека.
И что, если ваши отношения будут продолжаться, меня вызовут для разговора в партком. Ты знаешь, что это значит? Моя фамилия попадет в черный список. Меня просто не будут снимать, и я останусь без работы. Ты же знаешь, какие сейчас времена…
— Не знаю, — мрачно буркнула Катя.
А времена были тревожные. С высокой трибуны Генеральный секретарь Андропов декларировал всемерное усиление трудовой дисциплины. Милиция в штатском и дружинники прочесывали кинотеатры, парикмахерские и бани и вылавливали злостных прогульщиков. Многие с нетерпением ждали, когда возобновится старая добрая традиция расстреливать людей за пятиминутное опоздание на работу. Органы осмелели и стали яростно вытравлять из сознания отдельных граждан малейшие признаки диссидентства. На этом фоне связь с иностранцем, даже курсантом военной школы, даже из дружественной Союзу страны, казалась слишком вызывающей.
— Вы должны расстаться, — решительно произнес отец. — Так будет лучше и для него и для тебя.
— Нет, — ответила Катя решительным и твердым голосом. — Нет! — И добавила чуть тише:
— У нас будет ребенок.
— Ты с ума сошла? — бушевала мать по телефону. — Не хватало мне стать бабушкой маленького негритенка! Представляю ехидные вопросы журналистов об интернациональной дружбе! Сделай аборт и выкинь все из головы.
— Черта с два! — не своим голосом крикнула Катя и швырнула телефон.
Трубка печально запищала тревожными гудками.
— Ты видишь, все против вас! — констатировал отец. — Послушай мать. Она же не чужая тебе.
Катя сверкнула глазами и с размаху ткнула пальцем себе в живот.
— Вот кто мне не чужой! Только он! А вы все мне чужие! Слышите? Все! — Она выбежала из комнаты, глотая слезы от обиды.
Мачеха поддержала отца, хотя Катя давно отучила ее лезть в свои дела.
— Соседи на нас показывают пальцем, пересуды во дворе, глаза некуда спрятать. Все только и говорят про тебя и про Нельсона. Ты же понимаешь, что всем делаешь плохо, даже себе!
— Ах так! — крикнула Катя не своим голосом. — Тогда пусть будет теперь плохо только мне! Считайте, что вы меня вообще не знаете!
Она молча собрала вещи и вызвала такси по телефону. С семьей она даже не попрощалась. Она действительно считала их чужими для себя. и своего будущего ребенка.
Нельсон стоял на пороге комнаты, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
Он был похож на провинившегося школьника, двухметрового школьника с борцовским разворотом плеч. Катя сидела в продавленном кресле — обрюзгшая, с отечным порыжевшим лицом, безобразно расползшаяся, безразличная ко всему окружающему.
— Мне не разрешают жениться, — виновато произнес Нельсон. — Я подал рапорт с просьбой о браке, а мне сказали, что послали сюда учиться летать, а не учиться делать детей.
Катя только бессильно закрыла глаза, чтобы предательски набухшие под веками слезы не вырвались на свободу. Еще одно препятствие, еще один удар…
Удар в самое больное место.
Нельсон опустился на пол подле ее ног. Катя тронула ладонью его жесткие как проволока, курчавые волосы.
— Ничего, — сказала она, — ничего. Мы будем так как-нибудь…
— Может, мне остаться после окончания училища здесь? — растерянно предложил Нельсон. — Попросить гражданство в Советском Союзе?
Катя представила, что значит быть белой женой черного человека в нашей стране. Это значит навсегда остаться диковинной птичкой в местном курятнике, быть женой черного эмигранта, которому не доверяют свои и которого опасаются чужие. В этом нет ничего хорошего. Это будет в первую очередь нестерпимо для самого Нельсона, он такой гордый и самолюбивый. И для их ребенка, который, скорее всего, родится черным. Быть всю жизнь белой вороной среди черных собратьев — ох как тяжело!
— Ничего, — утешающе шепнула Катя одними губами. — Как-нибудь все уладится.
Лишь теперь она по-настоящему испугалась за себя, свое будущее, за будущее ребенка. На долю секунды она даже пожалела, что не сделала аборт.
Пятнадцать минут мучений, зато потом — беззаботная жизнь.
Она судорожно обняла Нельсона и прижалась к его груди, вдыхая спасительный аромат его кожи. От него пахло не так, как от белых мужчин, совсем по-другому, точно от чистого благородного зверя. Раньше ей не нравился этот запах, а теперь почему-то от него становилось легче.
Она вновь устало закрыла глаза. Может быть, и она и ребенок умрут при родах. Так будет лучше для всех. Для отца — потому что КГБ наконец отстанет от него, для Тани — потому что она наконец освободится и от нее, Кати, и от своей непреходящей вины перед нею, для матери — потому что наконец-то ее позор безвозвратно исчезнет. И для Нельсона так тоже будет лучше. Он уедет в свою страну и станет там генералом.
