Без энтузиазма пожелав клошару благоденствия (насколько это вообще было возможно), Аркин постарался поскорее забыть о нем. Но как бы не так: минут через десять подавальщица-вытиральщица, сунув руки в фартук, вышла покурить на крылечко и тут же вскрикнула: «Надо же! Помер…»
Озадаченный Аркин тяжело вздохнул, глядя, как его найденыш размазывает по розетке вишневый десерт. Дитя срочно нужно было пристроить, а у «силы мысли», похоже, садились батарейки. Перестарался Аркин, перегрузился. Голова ныла давно, теперь еще и ноги не слушались, и немилосердно клонило в сон. Посмотрев на часы, Антон в ужасе встрепенулся — он опаздывал к началу Россини на два часа. Это было уже слишком. В своих возможностях слегка пошутить над временем он уже сильно сомневался, его одолевала апатия, смешанная с изумлением: во что я, дурень, ввязался, Ленка мне за свои бредни ответит! Словно Добрая Елена была в ответе за все его несуразицы… Господи, неужто можно так загубить на корню редчайший шанс по превращению грез в реальность, а олова — в серебро! Ведь это было так просто: захотел — получил, представил — увидел, напридумывал — пощупал… Но и здесь все не слава богу. Теперь бы только найти телефон и капитулировать, пасть в ножки Елене ради любой подсказки, если она еще возможна.
Потом Аркин экспрессивно и напористо объяснял, что ему тоже теперь требуется «специальная» помощь. Бармен удивленно вскинул бровь, ибо и не собирался возражать, незамедлительно выставив на стойку красный телефон. Но Аркину теперь и стакан воды показался бы чудом. К счастью, Добрая Елена сидела дома. Поначалу она и не пыталась уловить суть дела, только съязвила насчет расторопности, которую давно пора заиметь, столь ретиво работая «кавалером по вызову». Когда же она наконец выслушала все от начала до конца, то сначала элегантно выругалась в нос, а потом резюмировала:
— Заставь дурака Богу молиться… Ты где, чучело?
Аркин ответил.
— Нет, там я тебя уже не спасу, — заявила Елена, будто собиралась выезжать на помощь с сиреной на макушке.
— Нет, уж ты постарайся, — потребовал Аркин, чувствуя на другом конце злую улыбку.
— Пельмень ты уральский! Селедка ты в простокваше! Кто ж тебя надоумил народ облагодетельствовать?! Я ж тебе ясно объясняла, опухшая твоя рожа: только то, что ты хочешь! Именно ты и именно сейчас… ну пива банку, например. Из серии «пустячок, а приятно». Прихоть сиюминутную, безобидную для человечества. Того же пошиба, как многоточие лишнее убрать или абзац разбить на два. Без всяких покушений на общий смысл, понял?! А ты что творишь… Счастье он убогим кусками отваливает, нашелся тоже мне Мессия. Если б можно было так запросто — я б тогда в рваных тапочках и в радикулите с тобой не беседовала… Только корректировать, а не сочинять, ты что, забыл?! Удивляюсь, как тебя еще божья кара не настигла в виде пьяного грузовика или бешеного медведя в зоопарке.
— Я не хожу в зоопарк, — обалдело признался Аркин, радуясь, что хоть в чем-то он не прогадал. — Ты знаешь, со мной тут ребенок. Потерялся, а я…
— Хорошо, что хоть бродячий цирк за тобой не увязался с тюленями в придачу! А я-то на тебя сегодня надеялась, думала, ты со своим придурком разделаешься, а я тебе приятную халтурку подкину, специально для тебя припасла…
Под «придурком» понимался низкорослый Капитонов, редактировать которого считалось сущим наказанием.
— Эх ты, — не унималась Елена, с издевательской сладостью в голосе бередя раны. — И на свидание не успел, и быстрых денег не срубил, да и податься тебе больше некуда…
— Замолчи… — он чуть не сказал «дура», но осекся в неуместном пароксизме субординации. — Мне уже все равно. Лишь бы мальчик нашелся. Куда я его дену?! Не усыновлять же, в самом деле, — шипел Антон, надеясь, что Елена смилостивится и подскажет, как быть, а бармен тем временем с уютным цоканием отправлял лед в бокалы, и миру было, в общем-то, безразлично то, что в глазах Аркина он с подобным же бульканьем кубиков-осколков рушился в бездну.
— Ну, наконец-то хоть что-то человеческое, — послышалось сквозь мембрану. — Теперь жди.
И Елена повесила трубку, так и оставив Аркина в тревожном неведенье.
Аркин обреченно-механически вытер ребенку зашоколадившийся «пятачок» и вышел на улицу, к слепившему прощальными бликами предзакатному солнцу. Навстречу, подворачивая ноги на шатких каблуках, ковыляла встревоженная особа с детской панамкой в руке. «Паша!..» — выдохнула она, увидев Антонова найденыша. В общем, мамаша оказалась молода, толста и благодарна. Лучшего и пожелать было нельзя. «Вот она, великая сила эгоизма, — рассуждал про себя Аркин, спускаясь по бульвару к широкой набережной, — стоит лишь неприкрыто позаботиться о своей шкуре, глядишь, и другим выгода. Все, как с женщиной: смело подчиняй ее жизнь своим интересам, и она в конце концов будет думать, что так и нужно, да еще и найдет в том нехитрое свое счастье…» Антон решил даже и не думать о том, что женщины бывают разные, — что толку, теперь они отсутствовали все напрочь, какие бы то ни было, и никаким эгоизмом, судя по всему, даже одну-единственную было не материализовать. Часы угрюмо свидетельствовали о том, что зрители уже отряхивались от Россини в гардеробе. Как время успело так растранжириться! Елена утверждала, что неудачка вышла из-за дешевой щедрости, что никому не принесла она ни крупинки восторга. Но ведь Антон, дурак, так хотел легкой добычи для всех! Чего и кому было жалеть в волшебный день? Да пусть хоть пингвин в Антарктиде возликует, а мелочи вроде банки пива найдутся и без скатерти-самобранки. А оказывается, играй по мелочи — и воздастся… А может, дело в Лене, в том, что она сама ненавидела идеи о всеобщем благоденствии и верила только в маленькое, отдельно взятое, ощутимое на зуб счастье улучшенной планировки, и поэтому Аркин считал ее немного мещанкой, несмотря на то, что вполне разделял ее вкусы. Но женщины по определению мещанки, и та, с которой сегодня такой провал, наверняка уж не божий сувенир, не отрада жизни. Стоит утешиться хотя бы этим. Но все-таки Аркина манило к театру. Труднее всего истребить в себе инстинкт «всякого случая». Каких только кульбитов не сделаешь «на всякий случай»… Даже придешь потоптаться у афиш к концу спектакля. Вообще-то Аркин недолюбливал оперу и прочие лицедейские жанры. Он не трепетал от третьего звонка, и раздвигающийся занавес будил в нем лишь эротические аллюзии, после чего воображение порхало далековато от спектакля. Еще бы! Поводи по театрам обиженных женщин. А дамам нравится: храм искусства для них как справка о благонадежности. Если мужчина сопроводит ее в бельэтаж — значит, он не может быть подонком, аферистом или маньяком. Он непременно чист, светел и непогрешим, как статуя Ким Ир Сена. Но вот если он в густых сумерках идет по заштатной улочке к ближайшему ларьку, то сие почему-то в глазах рафинированной барышни большая подозрительная промашка. По мнению иных особ, мужчина после девяти вечера и вовсе криминал, будто днем и ночью на земле мелькают не одни и те же физиономии… Баста! Пора завязывать с «душеспасительными» знакомствами и дамами от Сергея-сводника. С этих пор только стихия и импровизация!
Остатки публики рассаживались по авто или оживленными парами удалялись, сверкая коленками, каблуками или выходными костюмами металлического оттенка. Иные важно вытирали пот со лба, будто честно устали от зрелищ. Из любопытства Аркин огляделся. Такого, конечно, быть не могло, но между стайкой иностранных студентов и чинным семейством с немилосердно разряженной девочкой стояла растерянная девушка в джинсах и зеленой футболке. Аркин вспомнил про договоренность о зеленом. «Она будет в зеленом костюме», — напутствовал Сергей. Футболка вместо костюма прелестно гармонировала со всей сегодняшней иронией судьбы. Антон рискнул подойти ближе — и его удивленную гримасу расценили как приглашение.
