Было видно, что Кадис не чувствует себя виноватым и ни о чем не жалеет. Если бы он снизошел до уровня простого смертного и попытался все объяснить, Сара, возможно, сумела бы его понять. Но муж смотрел на нее без выражения, словно статуя.
Она отдала бы все на свете, чтобы вернуть прежнего Кадиса, живого человека, который совершал ошибки, был достаточно храбрым, чтобы их признавать, и находил слова для покаяния. Заглянуть в его душу, закрытое от всех герметическое пространство, в существовании которого Сара уже начала сомневаться.
Что проку в верности? Плотская измена еще не самое большое зло. С этой болью можно справиться. Куда страшнее измена другая, та, которую еще называют предательством. К предательству Сара оказалась не готова.
На этом витке жизни спасти их могла только честность. Но Кадис не был честен. Не захотел быть.
Сара Миллер упорно отказывалась говорить о своих переживаниях, хотя встревоженный Паскаль советовал ей обратиться к одному из своих коллег.
Художница заперлась в мастерской наедине со своим горем. Она проводила ревизию собственной жизни, разбирая старые негативы.
Чтобы дать выход печали, Сара решила отобрать снимки той поры, когда ее муж еще звался Антекерой и был нищим художником с улицы Сен-Андре-дез-Арт. Простым парнем, похожим на цыгана, который верил в красивые лозунги и швырял в полицейских булыжники во имя лучшего будущего.
Каждый портрет был вехой их общей жизни. На мгновение прерванный поцелуй с привкусом никотина и жвачки. Дым и мята. Смех и молчание. Вечная "лейка". Последние кадры. Объятия. Радость, звенящая хрустальным колокольчиком. Нежность... Вкус его губ...
А что, если бы они все-таки поговорили? Сумел бы он оправдаться в том, что она видела своими глазами?
Кадис впился в девчонку, словно голодный зверь, он будто лепил ее тело заново.
Нет, Сару он никогда так не любил.
93
Мутноглазый опоздал. Кто-то забрал ларец из церкви Сен-Жюльен-ле-Повр.
— Ну почему я не пришел раньше? — взвыл Джереми. — Сукин я сын!
В ту ночь, бросив Мазарин одну, он отправился в зеленый дом, не сомневаясь, что там его ждут разгадки многих тайн, связанных со Святой. После двух часов бесплодных поисков, когда Мутноглазый уже готов был капитулировать, ему в глаза наконец бросилось нечто, достойное внимания. Огромный шкаф с распахнутыми дверцами демонстрировал свое обширное нутро. Судя по всему, прежде в нем хранилось нечто весьма ценное. Осмотрев шкаф со всех сторон, Джереми обнаружил потайную дверь... За ней начинался подземный ход!
Мутноглазый исследовал ход с жадностью кладоискателя, уверенного, что где-то поблизости спрятано сокровище. Подземный туннель вел в подалтарное помещение церкви Сен-Жюльен-ле-Повр. Там, в глубокой нише, хранился таинственный ларец, скрывавший историю Сиенны.
Легендарный ларец, о котором столько говорили и которого никто не видел... существовал в действительности!
Считалось, что он бесследно исчез из парижских катакомб вместе с телом Святой.
Сначала Джереми подумывал забрать находку с собой, но потом решил оставить все как есть; во-первых, существовал риск, что у него в квартире ларец может найти Мазарин, во-вторых, алтарь церкви Сен-Жюльен-ле-Повр казался вполне надежным местом.
Жалкий вид вкупе с обширными познаниями в истории церкви помогли Мутноглазому втереться в доверие к местному священнику. Джереми с порога бегло заговорил по-гречески, продемонстрировал близкое знакомство со старинными ритуалами, упомянул Григория Турского и великомученика Юлиана, подробно рассказал о церковной реформе тысяча шестьсот пятьдесят первого года, перечислил всех патриархов и без труда создал себе репутацию набожного христианина, который избегает остальных прихожан, дабы не смущать их зрелищем своего уродства. Настоятель церкви, человек немолодой и одинокий, не только позволил ему приходить в любое время, когда нет службы, но и пересказал все известные сплетни о своих прихожанах, а заодно историю появления таинственного ларца.
В тысяча девятьсот пятнадцатом году, когда Франция была охвачена пожаром войны, в одной из боковых галерей церкви, в нише с мощами малоизвестной святой, невесть откуда появился ларец. Никто не знал, как он там появился, ведь двери церкви были заперты; в конце концов решили, что это было чудо. Открыть ларец не получилось, и, хотя не было доподлинно известно, что он принадлежал усопшей святой, его решили оставить подле нее.
С тех пор прошло больше девяноста лет, и загадочный предмет стал одной из главных здешних реликвий.
Париж, 22 марта 1915 года
В студеном утреннем воздухе гулко щелкали выстрелы; учитель рисования Антуан Кавалье и его жена понимали: медлить больше нельзя. Враги уже ворвались в катакомбы, где прятались французские солдаты. В полночь им предстояло забрать из подземного храма тело Святой и ларец и спрятать их у себя в доме.
Тайный обет, передававшийся из поколения в поколение, обязывал Кавалье защищать Сиенну в случае опасности.
Его предки увезли реликвию из Испании в середине восемнадцатого столетия, когда особняк в Манресе стал привлекать паломников со всех концов страны, и какой-то безумец, задумав осквернить мощи, попытался разбить стеклянную крышку саркофага. Теперь настал черед Антуана.
Презрев метель и немецкие бомбы, окрасившие парижское небо багровым заревом, чета Кавалье вынесла бесценную реликвию из катакомб и погрузила на тележку.
Четыре часа они петляли по улицам Парижа, заметая следы и убегая от возможной погони, прежде чем подъехали к дому номер семьдесят пять по улице Галанд. Ветер, завывая, бросал на тележку хлопья снега, и супруги жались к ней, стараясь защитить спящую девушку. Потом все пошло куда легче. Едва они переступили порог, тело Святой сделалось легким как перышко. Кавалье без труда отнес ее наверх, в дальнюю спальню. Недаром он потратил несколько месяцев, чтобы соединить подземным ходом замаскированный старинным шкафом тайник с алтарным помещением соседней церкви. Антуан как следует подготовился к этому дню. В подземном убежище можно было надежно спрятать Святую и спрятаться самим, а при необходимости незаметно покинуть дом.
В ту же ночь супруги Кавалье распорядились двумя ларцами. Маленький, с рукописью, повествующей о судьбе Сиенны, отнесли в церковь и спрятали около мощей местной святой, а большой, в котором покоилось ее тело, оставили в туннеле.
Париж, 1917 год
Город постепенно угасал. Кафе и рестораны Монпарнаса, где любила собираться богема, разорялись один за другим, и вечеринки, на которых порой рождались гениальные идеи и блестящие манифесты, случались все реже.
Из-за войны рынок произведений искусства находился в плачевном состоянии и несколько салонов закрылись. Иностранные художники, многие из которых принадлежали к ордену, возвращались на родину, спасаясь от нищеты. Французское правительство организовало специальный фонд, чтобы поддержать деятелей искусства, но средств вечно не хватало. Художники пали духом. Члены братства перестали собираться в катакомбах.
