Таким вот образом из троих пленников двое намеревались еще порезвиться, но обоим требовалось время. И они его получили, даже более того — они получили в подарок безразличие и рассеянность наместницы судьи трибунала, голова у которой была сперва занята тайными свиданиями, потом она непрестанно возвращалась мыслями к винтовой лестнице, на которой ее унизили как никогда прежде, вырвали из груди сердце и растоптали чувства (неизвестно, помнила ли она, на какой именно ступеньке). А вскоре выяснилось кое-что еще, а именно то, что не стоит чересчур доверять замкам в чьих-то головах, поскольку порой куда действеннее обычные железные засовы и солидные двери, не говоря уже о суровых охранниках. Арма настолько же переоценивала свое влияние на людей, насколько недооценила пленников, двоих из которых считала полудикими пиратами, умевшими в лучшем случае орудовать ножами. По крайней мере так, будто сама она родилась во дворце, а пост свой заняла благодаря чистой крови в жилах… Но именно потому, что она считала себя исключительной личностью, она не допускала мысли о том, что в Шерере может быть полно таких «исключительных» существ, которые оказываются в нужном месте в нужное время, кого-то там встречают — и ничего больше не требуется, чтобы всплыла та самая их «исключительность».
Впрочем, она не боялась даже Тамената, хотя именно он наверняка был кем-то исключительным. И что с того? Наместница не со вчерашнего дня знала, кто такие мудрецы Шерни. Бессильные богатыри, мудрые, но бездеятельные, пребывающие в своеобразном равновесии — ибо именно это равновесие требовалось для того, чтобы их приняла Шернь. Посланник, использовавший силу Полос, сразу же переставал быть посланником, поскольку нарушал равновесие. Шернь не лезла со своими силами в мир, и ее ходячему символу тоже не полагалось этого делать. Уже одно подобное намерение могло лишить его всей силы и даже загнать в могилу. И так было на самом деле, умная Арма прекрасно понимала, кто такой лах'агар. Но она никак не могла знать, что существует один, которого приняла не вся уравновешенная Шернь, но лишь две Полосы, Темные Полосы… Темные, то есть активные, в отрыве от уравновешивающих их Светлых Полос не имеющие с равновесием ничего общего. Тех, которых в Шерни не хватало после проигранной войны с Алером.
Тем более она не могла знать — ибо этого не знал никто — каким, собственно, образом существуют эти две Отвергнутые Полосы, которые должны были обрушиться на Шерер, неся небывалые разрушения, или по крайней мере какие-то чудеса. Что их удерживало? Строились лишь предположения. Все шло к тому, что в мире существует еще одна сила, полностью отличающаяся от Шерни и тем не менее способная на нее влиять. Почти с уверенностью можно сказать, что первичный океан Просторов столь огромен и сложен, что по одной этой причине обладает чем-то вроде самосознания и даже некоторыми созидательными силами. Из всех живущих в Шерере посланников Таменат понимал это лучше всего. Лучше даже, чем Раладан — существо ниоткуда, порожденное Просторами и черпающее из них жизненные силы…
Так что в силу удивительного стечения обстоятельств в городе ее высокоблагородия Армы оказались трое людей-нелюдей, символизировавших наименее познанные силы Шерера. Что из этого следовало? Именно над этим размышлял Таменат, размышлял, чтобы в конце концов прийти к выводу, что ничего. Получалось, что, вероятно, он уже довольно давно был принят Проклятыми Полосами, возможно, во время попытки приручить Рубин Дочери Молний, и он об этом даже не знал, сидя на Агарах вместе с… ну да, с теми двумя… Ибо разнообразные феномены не имели никакого отношения к миру, подобно теленку с двумя головами. Различные силы уравновешивались или нет, заключали союз или вели войны, но что должно было из этого следовать? Иногда падая на землю, они напоминали наводнение, и с этим ничего сделать было нельзя. Но тащить эти силы вниз, чтобы сбежать из какой-то тюрьмы? А кто знал, каким образом их использовать?
Раладан намеревался выждать свои девять дней, после чего разбить стражнику башку миской с едой и покинуть камеру, чтобы грохнуть следующего. Вполне подходящий метод на твердой земле, которая находилась у него под ногами. Разные странные и воняющие смертью силы годились только для одержимых ученых, которые без них лишились бы своего занятия. На худой конец наверняка удалось бы использовать какие-то обрывки этих сил, но полагаться на них мог только безумец.
Единственное же безумное существо из всех троих сидело в углу камеры, тихонько, как мышка.
23
Освобожденный сокамерник Раладана потратил целых два дня, прежде чем добрался до обрыва, с которого был виден большой парусник с голыми мачтами (к счастью, Раладан учел в своих расчетах время, необходимое на то, чтобы дойти по суше до укрытия «Гнилого трупа»). Море бурлило у подножия скальной стены, обрызгивая пеной гребни скал. Корабль метался из стороны в сторону, вцепившись якорями в дно. Ошеломленный посланец Раладана смотрел вниз, не в силах поверить, что кто-то заплыл в подобную ловушку, — здесь явно не обошлось без морской магии! Он кричал и вопил, но никто его не заметил, а тем более не мог услышать. Ему пришлось спуститься к самому подножию каменной стены, что было нелегко и потребовало много времени. Каменистый пляж почти полностью исчезал под набегающими волнами, но на уровне моря маленькая бухточка уже не выглядела столь грозно. Он снова начал кричать и размахивать руками, наконец над ним сжалились — кто-то подтащил одну из привязанных к корме шлюпок, и вскоре несколько крепких гребцов уже торжествующе ревели, находя некое непонятное удовольствие в грозящем катастрофой лавировании среди скал. Ждавший на берегу аж вспотел, наблюдая за моряцкой забавой, и лишь когда дно лодки заскрежетало о камни на пляже, понял, что у него болят все мышцы, напряженные из-за того, что он всего лишь смотрел на это. Трое держали шлюпку, еще четверо с нескрываемым любопытством подошли к незнакомцу, который их звал.
И — какое разочарование! Оказалось, что легче было пристать на шлюпке к берегу, чем договориться с жителем скалистого края, полнейшим тупицей, который ни в зуб ногой не знал гаррийского. Один из гребцов считал, что сумеет объясниться на кинене, и, к восхищению товарищей, произнес несколько слов. Сухопутная крыса тоже знала кинен, но это, похоже, был какой-то совсем другой кинен; оба смогли объяснить друг другу лишь то, что друг друга не понимают. Обрадованные наконец установившимся контактом, они повторяли это друг другу до тех пор, пока командир шлюпки не потерял терпение и не сказал что-то, повысив голос, — и тогда земля расступилась под ногами бывшего сокамерника Раладана, небо начало падать ему на голову, а вся прошедшая жизнь в одно мгновение пронеслась перед глазами. Двое рослых гребцов подхватили его под локти и бесцеремонно поволокли в шлюпку. Вскоре лодка уже подпрыгивала на волнах, пенные брызги которых долетали до лица громбелардца. Гребцы пели за веслами, задавая ритм, крайне обрадованные зеленым цветом физиономии недотепы. Надо было учить человеческий язык!
На борту оказалось целых трое, говоривших по-громбелардски, впрочем, нашлись бы и те, кто знал дартанский и армектанский, не говоря уже о кинене; команду почти каждого ходившего по морям Шерера корабля (а тем более пиратского) составляли люди со всех сторон света, настоящая мозаика языков и обычаев. «Гнилой труп» не был исключением — просто никому сперва не пришло в голову посадить на весла кого-то другого, чем попросту самых лучших гребцов. Пришелец с берега, поставленный перед первым помощником, командовавшим кораблем в отсутствие прекрасной капитанши, с облегчением услышал свой родной язык из уст переводчика, который показался ему чуть ли не родным братом, ибо он был громбелардцем (неважно, что из Низкого Громбеларда, которого посланец Раладана ни разу в жизни не видел). Желая как можно скорее получить награду, бывший узник слово в слово повторил все, что ему было велено сказать, не забыв о последних словах, ибо именно они имели для него неизмеримую ценность:
