20 часов 45 минут
Холдер не спрашивает о Карен. Он знает, что я расскажу сама, когда сумею, но сейчас не могу, пока не решу, что делать дальше.
Когда мы подъезжаем к аэропорту, он сворачивает на обочину не там, где обычно, а значительно дальше. Мы подходим к забору, и я с удивлением вижу незапертые ворота. Холдер отодвигает засов и знаком приглашает войти.
– Здесь есть ворота? – в замешательстве спрашиваю я. – Зачем же мы перелезали через забор?
– Оба раза ты была в платье, – хитро ухмыляется он. – Входить через ворота было бы неинтересно.
Каким-то непонятным образом я нахожу в себе силы рассмеяться. Вхожу в ворота, и он закрывает их за мной, но остается на месте. Я протягиваю руку:
– Хочу, чтобы ты пошел со мной.
– Уверена? Я думал, тебе хочется побыть одной.
– Мне нравится быть с тобой. Одной мне будет неуютно.
Он берет меня за руку. Мы идем по взлетно-посадочной полосе и занимаем наши обычные места под звездами. Я кладу рядом деревянную шкатулку, все еще не находя смелости открыть ее. В этот момент я вообще ни в чем не уверена. Я лежу неподвижно около получаса, размышляя о своей жизни… жизни Карен… жизни Лесли… и мне кажется, что предстоящее решение должно быть общим для всех троих.
– Карен – моя тетя, – вслух произношу я. – Моя родная тетя.
Не знаю, говорю ли я это вслух для Холдера или для себя самой.
Холдер цепляется своим мизинцем за мой и поворачивается.
– По отцу? – с сомнением спрашивает он. Я киваю, и он закрывает глаза, понимая, что это может означать для прошлого Карен. – Вот почему она забрала тебя, – понимающе говорит он, словно полностью одобряя ее поступок. – Она знала, что он делал с тобой.
Я снова киваю:
– Она ждет от меня решения, Холдер. Хочет, чтобы я что-то решила. Но я не знаю, какое решение будет правильным.
– Это потому, что ни одно не будет правильным, – отзывается он. – Иногда приходится выбирать между несколькими неправильными решениями. Просто реши, какое самое неправильное.
Без сомнения, заставлять Карен расплачиваться за такой самоотверженный поступок – наихудшее из неправильных решений. В душе я это понимаю, но он имел последствия. Мне понятно, что Карен не могла знать, что, забрав меня у отца, она тем самым привела к несчастью с Лесли. Нельзя забывать, что поступок Карен явился косвенной причиной трагедии моей лучшей подруги – еще одной девочки в жизни Холдера, которую он, как ему казалось, подвел.
– Хочу кое о чем спросить, – говорю я ему. Он молча ждет, и я сажусь и смотрю на него. – Только не перебивай, ладно? Дай выговориться. – Коснувшись моей руки, он кивает, и я продолжаю: – Я понимаю, что Карен сделала это только ради моего спасения. Ее решение было принято от любви… не от ненависти. Но я боюсь, что если я ничего не скажу, если мы будем держать это при себе, то мое решение повлияет на тебя. Потому что то, что мой отец сделал с Лесс, произошло лишь потому, что меня там не было и она заняла мое место. Я понимаю, Карен никак не могла предвидеть дальнейшего. Она пыталась поступить правильно – заявить на него – и лишь позже отчаялась. Но что творится с нами? С тобой и мной, когда мы пытаемся представить события? Я боюсь, ты навсегда возненавидишь Карен… или в конечном счете начнешь осуждать за выбор меня. Но я тебя не сдерживаю. Я пойму, если ты из-за Лесс возненавидишь Карен. Пожалуй, мне просто надо знать, какой бы выбор я ни сделала… Мне надо знать… – Я пытаюсь выразиться убедительнее, но не могу. Иногда труднее всего даются самые простые вопросы. Сжав его руку, я заглядываю ему в глаза. – Холдер… с тобой будет все нормально?
У него непроницаемое выражение лица. Он сплетает наши пальцы, вновь обращая взор к небу.
– Конечно, – тихо отвечает Холдер. – Весь последний год я ненавидел и осуждал Лесс, потому что жизнь у нас была одна. Одни родители, пережившие развод. Одна подружка, которую вырвали из нашей жизни. Мы одинаково горевали по тебе, Скай. Переехали в город, жили в одном доме и ходили в одну школу. В ее жизни происходило то же, что и в моей. Но она переживала все сильнее меня. Иногда по ночам я слышал, как она плачет. Я ложился рядом и обнимал ее, но очень часто мне хотелось наорать на нее за слабость. Потом однажды вечером… когда я обнаружил, что она сделала… я возненавидел ее за то, что она так легко сдалась. Меня возмущало, что она считала свою жизнь намного труднее моей, тогда как они были совершенно одинаковы. – Он поднимается и поворачивается ко мне, беря меня за руки. – Теперь я знаю правду. Мне ясно, что ее жизнь была в миллион раз хуже. И то, что она каждый день улыбалась и смеялась, а я не имел ни малейшего представления о том, что ей приходилось переживать… Теперь я понимаю, какой она была храброй. Не ее вина, что она не знала, как с этим быть. Как жаль, что она не попросила о помощи и молчала, но каждый по-своему справляется с такими вещами, особенно если считает себя одиноким. Тебе удалось все забыть, и это помогло справиться. Наверное, и она пыталась, но была намного старше, когда с ней это стряслось, и не сумела. Вместо того чтобы забыть и никогда не думать об этом, она сделала наоборот. Я знаю, это постепенно подтачивало всю ее жизнь, пока силы не иссякли. Поступок Карен не был напрямую связан с тем, что твой отец сделал с Лесс. Даже не забери тебя Карен, он вряд ли остановился бы. В этом была его суть. Так что, если ты спросишь, виню ли я Карен, ответ будет «нет». Жаль только, что Карен и Лесс не захватила. – Он обхватывает меня и шепчет: – Что бы ты ни решила… лишь бы только твоя душа скорей исцелилась. Это все, что мне нужно. Лесс тоже этого хочет.
Я обнимаю его и кладу голову ему на плечо:
– Спасибо, Холдер.
Он молча обнимает меня, а я обдумываю решение, которое уже почти не решение. Немного погодя отстраняюсь и кладу шкатулку себе на колени. Чуть помедлив, нажимаю на защелку и с закрытыми глазами медленно поднимаю крышку. Сделав глубокий вдох, я размыкаю веки и вижу глаза своей матери. Я беру фотографию дрожащими пальцами, глядя на женщину, которая только и могла породить меня. Я взяла от нее буквально все: рот, глаза и скулы.
Откладываю снимок, беру следующий. Этот вызывает еще больше эмоций, потому что на нем мы обе. Мне не больше двух, и я сижу у нее на коленях, обвив руками ее шею. Она целует меня в щеку, а я смотрю в камеру и широко улыбаюсь. На фотографию начинают капать слезы, и я вытираю их и передаю снимки Холдеру. Пусть поймет, зачем я так рвалась в отцовский дом.
В шкатулке есть еще один предмет. Это серебряный медальон на цепочке в форме сердечка. Открыв его, я вижу свою фотографию в младенчестве. Внутри медальона надпись: «Мой лучик Надежды».
Я расстегиваю замок и вешаю цепочку себе на шею. Холдер помогает ее застегнуть, пока я приподнимаю волосы, и целует меня в висок.
– Она красива. Совсем как дочь. – Он отдает мне фотографии и нежно целует меня. Открыв медальон, с улыбкой рассматривает его, потом закрывает и заглядывает мне в глаза. – Ты готова?
