Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
— Надеюсь, вы понимаете, что я переживал в тот момент? Я был близок к самоубийству, — сказал мне Костенко, опять начиная трястись.
А дальше начиналось самое интересное. В дверь кабинета постучали, и один из молчаливых стражей вышел, а через некоторое время вышел и второй. Зато вместо них в кабинет зашла Таня Петровская. «Привет, Володька, — сказала она как ни в чем не бывало. — Я тут мимо проходила, услышала, что у тебя проблемы…» — «А ты кого-нибудь тут знаешь?» — поинтересовался Костенко, еле шевеля пересохшими губами и уже предвидя ответ. Танечка мило улыбнулась: «А что, нужно походатайствовать за тебя?» — «Нужно», — кивнул он, вложив в это коротенькое слово всю душу и машинально отметив, что она даже не спросила, за что его сюда привезли. Она некоторое время молчала, разглядывая Костенко, и, как сказал он мне, — похоже, оценивала степень его испуга. Видимо, удовлетворившись этой степенью, Таня проговорила: «Ладно, я за тебя попрошу, хотя мне это дорого будет стоить. Но уж и ты мне не отказывай, когда я тебя попрошу, хорошо?» Он опять кивнул, и Таня вышла из кабинета, а его стражи заняли свои места рядом с ним. Через некоторое время снова произошла смена караула, — мужики вышли, Татьяна зашла, села, закурила и сказала: «Ты знаешь, доказательств на тебя — море, эта девушка вся избитая, она обращалась к доктору, у нее мазочки взяли, там наверняка твоя сперма, и одежда у нее порвана. Чтобы тебя отмазать, это будет очень дорого стоить». Она затянулась и выжидательно посмотрела на Костенко. «Я на все согласен», — торопливо подтвердил он. «Умница», — похвалила его Таня. Она поднялась и вышла из кабинета, а вернувшиеся тут же молчаливые стражи, ни слова не говоря, отвели его по лестнице вниз и выпустили на улицу, где у входа в управление стоял и курил их командир.
«До свиданья», — вежливо попрощался он. Совершенно подавленный и разбитый, Костенко пошел прочь от милиции, все еще не веря в относительно счастливое избавление; то. что у него попросят за это избавление, казалось ему таким далеким, а изолятор временного содержания — вот он, за спиной.
«Эй, — раздалось за спиной, и Костенко, вздрогнув, остановился. — А паспорт тебе завтра принесут».
Излишне говорить, что паспорт на следующий день ему принесла на работу Таня и что он без звука оформил договор страхования, по которому спустя два месяца фирма выплатила двести тысяч долларов семье погибшего. С тех пор прошел год, и больше у него ничего не просили, но каждое утро, просыпаясь, он трясется от страха и ждет, что к нему снова придут за таким же договором или потащат опять в камеру… Или что эта афера вскроется, и тогда лучше не думать о последствиях.
Распереживавшись вконец, он махнул рукой на стеснительность и даже поведал мне, что отношения с женщинами для него теперь закрытая тема.
— Вы представляете, что они со мной сделали?! — горько спрашивал он. — Я импотент в двадцать семь лет.
«Да у тебя и до этого было что-то не в порядке, так что не удивительно», — подумала я, но вслух этого не сказала.
— Моя карьера под угрозой, — продолжал он. — Если кому-нибудь станет об этом известно, мне лучше самому уволиться и уехать в другой город. Я сам не знаю, зачем я вам все это рассказал, теперь мне прямая дорога в тюрьму.
— Не знаю, утешит вас, или нет, сознание того, что у вас есть товарищи по несчастью. Один из них отдал десять тысяч долларов без гарантий, что это не повторится, — сказала я Костенко. — Дело на него так и лежит в районной прокуратуре и в любой момент может быть реанимировано. Скажите мне, как выглядел следователь, оформивший на вас протокол задержания?
— Вы знаете, я его не запомнил и, встреть сейчас на улице, не узнал бы.
Единственное, что мне бросилось в глаза, — это то, что форма на нем была с прокурорскими погонами, но не синяя, как обычно, а серая. Так бывает?
— Бывает, — кивнула я.
Нам однажды выдали не синий материал на форму, а серый. Все из него себе нашили цивильных платьев и костюмов, и только Игорь Денщиков сделал форменную «двойку», поскольку именно в тот год аттестовался и страстно желал носить форму. Больше ни у кого в прокуратуре серой формы не было.
— А человека с удостоверением, который вел с вами переговоры, вы узнаете?
— Вряд ли, — подумав, ответил Костенко. — Времени много прошло, да и вообще я их всех помню как в тумане, так я был напуган.
— Боюсь, что вас элементарно развели. Ни в милиции, ни в прокуратуре никакого дела на вас не было, роль следователя играл знакомый тех людей, что приезжали за вами. А китель ему одолжили. Владимир Дмитриевич, у меня остался еще один вопрос, самый неприятный…
— На кого был договор? — поднял на меня Костенко совершенно затравленные глаза. — Я не могу вам этого сказать. Я знал, что вы это спросите, но если я отвечу, я могу тут же увольняться. В лучшем случае.
— Но вы ведь понимаете, что это элементарно устанавливается: я посмотрю те договоры, которые были заключены в сентябре прошлого года, и рано или поздно найду договор, по которому выплачено двести тысяч в связи со смертью застрахованного. Только будет ли довольно ваше руководство, если я приду к вам в фирму шмон устраивать, да еще и на вас сошлюсь?
— Во-первых, такой договор не один, их несколько, — с трудом проговорил Костенко. — А во-вторых, лучше позже, чем раньше. А в третьих… В третьих, в соответствии со статьей пятьдесят первой Конституции Российской Федерации, вы не вправе меня заставить свидетельствовать против себя.
— Может быть, вы скажете это хотя бы неофициально, не для протокола?
— А что это меняет? Раз вы будете располагать этой информацией, не имеет значения, занесете вы ее в протокол или нет. Да ведь вы сами, помнится, совсем недавно говорили, что мы с вами общаемся только официально; какое же может быть «не для протокола»? — подкусил он меня. — Расценивайте это как хотите, но я вам не скажу, на кого был договор.
Я призадумалась. Если он не врет и таких договоров было несколько, то чего я добьюсь, перелопатив всю фирму? Установить, самим ли субъектом договора подписаны бумаги, я вряд ли установлю. А что еще? Допрашивать родственников, наследников страховой суммы? Если они сами его и пришили, то так они мне и скажут правду! Разве только посмотреть, кого из них явно грохнули? Но с чего я взяла, что грохнули его явно? Может, наоборот, грибочками отравился или мушка шпанская укусила… Но без этого-то не обойтись… Ладно, придумаем что-нибудь вместе с Лешкой потом.
— И что теперь? — Костенко напряженно смотрел на меня. — Что, мне место искать?
— Господи, да идите вы в адвокаты. Причем прямо сейчас, пока скандал не разразился. Увольняйтесь и переходите, думаю, что вас с удовольствием возьмут.
Ну, подождете вы пару месяцев решения президиума, с голоду не умрете ведь? Вот протокол, читайте и подписывайте.
Костенко стал внимательно читать протокол, не нашел, к чему придраться, я указала в нем даже его ссылку на статью 51 Конституции Российской Федерации, подписал, косясь на диктофон, и я отпустила его зализывать раны. Хоть он и проходил в университете уголовное право, как сам сказал, а также уголовный процесс, он и не вспомнил, что факт применения звукозаписи должен быть отмечен в протоколе, да и звукозапись по окончании допроса дается для прослушивания, и протокол должен заканчиваться фразой о том, что не имеется претензий к фонограмме; или, наоборот, имеются претензии, как получится. Костенко ушел, думая, что все, что он говорил, записано не только в протокол, но и на пленку.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
