— Бывает, — философски заметил следователь.
— Теперь ее звали Алина Смелкова, она работала поварихой в бригаде буровиков. Прекрасно зная пределы ее кулинарных способностей, я мог лишь посочувствовать несчастным буровикам. Мне повезло больше — в поезде был отличный вагон-ресторан, услугами которого мы пользовались раз по шесть на дню. В Хабаровске жили у ее подруги, имени не помню, в просторной квартире на улице Петра Комарова, шиковали, икру ели ложками, загорали на амурских пляжах, ездили в Советскую Гавань за свежими кальмарами, а возвращались оттуда, как рыбаки после удачной путины, подрядив целую кавалькаду такси первое везло нашу обувь, во втором ехала Линдина шляпка, в третьем — мы сами, босые и с ящиком шампанского. Нанимали бичей со стремянками мыть памятник Ерофею Павловичу на вокзальной площади… Потом летали во Владивосток, ныряли с аквалангами в Японском море. Я понимал, что воссоединение наше мимолетно, что у нас нет и не может быть общего будущего, и эта мысль сообщала особое, трепетное очарование каждому мгновению. Мы расставались без слез, я улетел в Ленинград, уже предвкушая новую встречу.
— И когда она состоялась?
— Ровно через год. На сей раз весточка пришла по почте, на официальном бланке молодежного музыкального фестиваля «Янтарный ключ». Меня приглашали в жюри. Письмо было подписано секретарем оргкомитета А. Ледовских. Время было напряженное, до сессии оставалось меньше месяца, и на мое решение ехать на фестиваль повлияло только одно — надежда, что здесь не обошлось без Линды.
Ожидания мои оправдались. Она и оказалась той самой А. Ледовских.
— Она же Элла Каценеленбоген, — улыбнулся Асуров.
— Успела сходить замуж за тамошнего морячка. К моему приезду брак уже распался, и наш откровенный роман осуждения ни у кого не вызвал. В конце лета я снова примчался туда, но ее уже не застал. Она исчезла бесследно.
— Опять с приключениями?
— Мне так и не удалось ничего выяснить… Прошло еще три года. Я закончил университет, на зависть многим получил распределение в приличный ленинградский вуз, изредка, по старой памяти, выступал с «Ниеншанцем», женщины по-прежнему не обходили меня вниманием. Внешне жизнь моя протекала вполне благополучно, но всякий раз, открывая почтовый ящик, я не мог унять в пальцах нервную дрожь, которая с приближением лета становилась особенно сильной. Но я не дождался ничего… — Неужели вы так больше и не встретились?
— Встретились. В августе позапрошлого года.
— Где? — слишком быстро, слишком цепко спросил Асуров.
— Все началось с того, что двое моих приятелей, аспиранты-психологи, подбили меня прокатиться с ними в Коктебель, это в Крыму, между Феодосией и Судаком… — медленно, эпично начал Нил, не принимая заданную следователем смену темпа.
— Плавали, знаем! — неуверенно пошутил Асуров, и ритмический рисунок беседы распался окончательно.
Нил широко, оглушительно зевнул и взглянул на часы. Асуров встал.
— Извини, я засиделся. Тебе надо поспать. Завтра договорим. Часиков в десять звякни мне по этому телефону. — Асуров достал из кармана карточку и положил на стол. Нил заметил, что на карточке не было ничего, кроме четко отпечатанного семизначного номера. — К тому времени я буду знать, готовы ли результаты экспертизы, и тоже смогу тебе кое-что рассказать.
— Коньяк забери, — Нил показал на початую бутылку.
— Еще чего! Тебе нужнее… До завтра! Следователь подмигнул и, прихватив плащ, шагнул на балкон. Нил проводил его взглядом, наполнил стакан…
II (Ленинград, 1978–1979)
Лето семьдесят восьмого Нил безвылазно проторчал в городе — сдавал госэкзамены, защищал диплом, получил прекрасное распределение на кафедру в Политех, где был сразу же подключен к проверке абитуриентских сочинений. И все это время ждал. Но белый конверт так и не мелькнул в прорезях его почтового ящика.
Прошла осень, потом зима, весна. В жизни Нила не менялось ничего, кроме баб, да и тех он между собой уже почти не различал. Он добровольно записался в экзаменационную комиссию, набрал учеников, готовил их к вступительным экзаменам. И всякий раз, проходя мимо ящика, заглядывал туда, и всякий раз выговаривал себе за это проявление слабости.
В самом конце августа, дня за три до начала учебного года — все никак не мог свыкнуться с мыслью, что находится уже по другую сторону баррикад! — Нилу случилось оказаться в шашлычной неподалеку от Никольского собора. Был он не один. Недавно образовалась у него новая подруга с оперным именем Иоланта, незамысловатая и незакомплексованная дева, обучающаяся в институте физкультуры на тренера по легкой атлетике. Она-то и затащила Нила в этот шалманчик, где и впрямь оказалось мило, вкусно и недорого.
— А я замуж выхожу, — поведала Иоланта после салата и первого бокала «Напареули».
— И кто счастливчик, любопытно?
— Ты его не знаешь. Мы летом на сборах познакомились. Он боксер, мастер спорта.
— Предупреждать надо. — Нил поежился.
— Я и предупреждаю, — рассмеялась Иоланта. — Да ты не бойся, он из Белоруссии, живет в Минске. Я тоже после свадьбы туда перееду.
— Понятно. А сегодня у нас, стало быть, этот самый… мальчишник-девишник аи deux.
Иоланта нахмурила лобик, соображая, что это он такое сказал.
— Не, трахаться я сегодня не поеду, — наконец ответила она. — В общаге у нас все девки знают, что я теперь с Василем хожу, еще настучат ему, если я ночевать не приду. И вообще…
— Ну что ж, давай тогда шампанского — за твое с Василем светлое будущее. Девушка, будьте добры шампанского пузырек!
— Два!
Нил обернулся на новый голос и увидел направляющегося к ним Ваньку Ларина. Но как же изменился за три года его старый знакомец! Растолстел, обрюзг, морда опухшая, пропитая. Но прикинут вполне по моде — замшевый пиджак, джинсы. Рубашка, правда, второй свежести.
— Можно к вам? — спросил Ларин.
— Разумеется… Девушка, еще бокал! Ты что будешь кроме шампани?
— Водочки.
— А еще?
— Еще водочки.
— А кушать-то что будешь?
— Вот ее, родимую, и буду кушать! — Иван расхохотался. — Все как в том анекдоте… Ну, ладно, уговорили. Значит, бутылку шампанского, бутылку коньяку, сто водочки лично для меня, три осетрины, три шашлыка…
— Да ты никак забурел, командор?
— Еще как забурел! Я теперь у писателя Золотарева работаю, сценарии по его романам пишу. Правда, шеф сейчас отъехал за границу, так что я свободен и гуляю, как видишь. На личном фронте тоже все схвачено. — Ларин самодовольно хохотнул. — Слушай, у меня вот какая мысль имеется. Давай мы, как допьем-доедим, возьмем еще пару фугасов — и ко мне. Я тут в двух шагах живу. Квартира — во, царская, понимаешь, квартира! С Танечкой моей познакомлю. Она у меня знаешь какая!
