Но Авденаго уже успел увидеть все, что ему требовалось.
Он сделал еще одно усилие и сомкнул пальцы на деревяшке.
* * *
— Гробница Кохаги — святыня, — сказала Деянира, беспокойно поглядывая на здание. — Нельзя допустить, чтобы он просто вошел туда и осквернил ее. Это — оскорбление для города…
Внешне оно выглядело совершенно так же, как и обычно: затемненные окна, красивый резной фасад — и никого поблизости. Пару раз мимо парочки прошли городские стражники, но Деянира и Евтихий совершенно не привлекли их внимания.
Когда стражники скрылись, Евтихий обратился к своей спутнице:
— Почему мы не попросили их о помощи?
— Потому что они не войдут в гробницу, — ответила Деянира. — Потому что не поверят нам, будто кто-то оказался настолько дерзким, что нарушил запрет. И наконец потому, что гробница сама уничтожит святотатца.
— А если нет? — тихо спросил Евтихий.
* * *
Деревянная дубинка на диво легко оказалась в руках Авденаго. Впрочем, чему тут поражаться: плоть, к которой она крепилась, давным-давно истлела. Тьма не смогла сберечь тело умершего героя в сохранности, она лишь пыталась сохранить для него покой.
Тысячи гневных голосов заскрежетали в ушах у Авденаго, когда он с силой оттолкнул от себя тьму дубинкой. Комки слизи лежали на его отяжелевших веках, и только поэтому он не ослеп, когда яростная вспышка света вырвалась из гробницы. Свет этот был таким ядовитым и мощным, что, казалось, грозил уничтожить все живое.
Авденаго почувствовал, как проваливается пол у него под ногами. Одной рукой держа дубинку, другой он ухватился за край окна и повис над пропастью. Крики становились все громче, хотя это было, вроде бы, совершенно немыслимо. Несколько раз Авденаго казалось, что он различает звон мечей, но такого, конечно, быть не могло.
Он бросил дубинку в окно, уцепился за подоконник обеими руками и выпрыгнул из окна.
И очутился на улице.
Здесь все осталось по-прежнему, только немного сгустились сумерки. Тихий прощальный свет заливал дома и площадь, угасающие лучи скользили по безмолвному резному фасаду гробницы. Кругом царило безмолвие.
Забрызганный липкой черной жижей, Авденаго был оглушен этой тишиной. Он даже не сразу увидел, что Евтихий идет к нему навстречу, на ходу вытаскивая из ножен кинжал.
Бывший раб безмолвно набросился на бывшего хозяина.
Первый удар пришелся Авденаго на правую сторону груди: кинжал вошел в плоть, и на плаще появилось еще одно бурое пятно. Евтихий выдернул нож и снова занес руку. Теперь Авденаго увернулся и упал на колени. Евтихий накинулся на него сверху, как коршун. Авденаго успел перекатиться набок. Кинжал, с силой ударившись о камни мостовой, высек искры.
Рыча от боли, Авденаго поднял дубинку, намереваясь отбить очередную атаку. Евтихий неловко махнул кинжалом и промахнулся, зато не промахнулся Авденаго: дубина, взятая в гробнице Кохаги, попала прямо по голове Евтихия.
И случилось то, чего не ожидали ни Евтихий, ни наблюдавшая за поединком Деянира, ни сам Авденаго.
Евтихий исчез.
* * *
Деянира подбежала к раненому и принялась бить его кулачками, не разбирая — по лицу, по голове, по раненой груди.
— Где он? Где он? — повторяла девушка.
Авденаго не шевелился, не делал ни малейшей попытки увернуться или хотя бы закрыть лицо. Он лежал под градом ударов и собирался с силами, а их становилось все меньше.
— Где он? — кричала вне себя Деянира.
Наконец Авденаго рывком сел и тут же рухнул обратно на мостовую.
Деянира наступила на дубинку:
— Не прикасайся! Не прикасайся к ней!
— Дура, — прошептал Авденаго.
Деянира плюхнулась рядом с ним и разрыдалась. Авденаго равнодушно смотрел, как слезы стекают по ее бледным щекам, капают с кончика востренького носа.
— Что с ним? — пробормотала она, глядя прямо перед собой, как будто в надежде услышать от пустоты какой-то внятный ответ. — Что с ним случилось? Куда он пропал?
— Какая тебе разница, красавица, — шептал рядом с ней Авденаго. — Он ведь все равно собирался уйти от тебя.
— Откуда ты знаешь? — Она яростно накинулась на него и снова занесла кулак, но теперь Авденаго перехватил ее руку. — Откуда тебе знать, животное!
— Я не животное.
— Ты тролль! Он сказал мне, кто ты. Ты тролль!
— Я его господин, — сказал Авденаго. — Я волен был сделать с ним что угодно.
— Ты отпустил его.
— Это не имеет значения.
— Животное.
— Дура.
Она вырвалась из его хватки, передернула плечами.
— Что ты себе позволяешь?
— Я позволяю себе ровно то, что позволила мне ты, Деянира, — сказал Авденаго. — И… перевяжи меня какой-нибудь тряпкой, а? По-моему, твой приятель пырнул меня слишком сильно.
— По-твоему, я сейчас буду возиться с твоими ранами? Пачкать руки твоей кровью и этой дрянью, которой ты вымазался?
— Это священная тьма из священной гробницы, — возразил Авденаго. — Помоги мне, Деянира, и я уберусь из города. Ты больше никогда обо мне не услышишь.
— Ну вот еще! — рассердилась она. — Что ты сделал с Евтихием?
— Клянусь — понятия не имею, — Авденаго вздохнул. — Слушай, я сейчас сознание потеряю, сделай что-нибудь… — предупредил он.
Она выпрямилась, стоя рядом с ним на коленях, и громко закричала:
— Стража!
* * *
Когда Авденаго открыл глаза, он обнаружил, что находится в очень светлом, выбеленном помещении с низким потолком. На стенах висело оружие, по большей части очень ржавое или сломанное.
Очевидно, это были трофеи, взятые в каких-то давних сражениях. Горожане, сами по себе люди не воинственные, обладали поразительной мстительностью по отношению к тем, с кем приходилось сходиться на поле брани. Частично эта мстительность проявлялась в том, как они относились к «пленному оружию». Наверняка сохранились и другие свидетельства, вроде хвастливых и нудных «героических хроник».
Авденаго очень внимательно оглядывал комнату, в которой проснулся. Любая мелочь могла помочь ему выбраться или погубить. Он еще не знал, как ему быть. Следовало собрать информацию. Одинокий шпион-засланец всегда с этого начинает, особенно после очередного провала.
В том, что имеет место именно провал, Авденаго не сомневался: он ранен и в плену, а добытый с такими трудами и опасностями артефакт исчез.
Комната, где находился Авденаго, была довольно просторной и, несмотря на низкие потолки, воздуха в ней хватало. Когда-то Миха Балашов (еще бы вспомнить, кто это!) слышал от своего школьного учителя презрительное упоминание о низких потолках. «Потолки высотой меньше четырех с половиной метров, — морщился Николай Иванович, — воспринимаются жителями „старого фонда“ как гроб. Я говорю вам это для того, чтобы вы имели представление о том, что такое низкий потолок и высокий. Не только в плане жилья, но и касательно всех прочих требований к жизни. В первую очередь — к интеллектуальным… Боже, для чего я сотрясаю воздух! Всех вас вскормила помойная труба Купчино и расплющила Ульянка. В самом лучшем случае ваша духовная родина — бывшая Уткина Заводь, с чем всех вас и поздравляю».
