по-моему, всѣ шансы превратиться въидіота. Такъ лучше-же схватить что-нибудь острое и покончить свое бѣдственное бытіе!
— Какъ-же можно шутить! тихо вымолвила Зинаида Алексѣевна.
— Я нимало не шучу, дорогая моя, заговорилъ Карповъ другимъ тономъ, подходя къ ней и беря ее за руку. — Дороже Николаича у меня никого нѣтъ въ мужской половинѣ рода человѣческаго; вамъ это достаточно извѣстно. Стало быть, если я рѣшаюсь на такой экспериментъ, значитъ мнѣ жутко видѣть его въ рукахъ свѣтилъ науки.
— Да вы-бы все-таки поговорили съ свѣтилами. Вѣдь это васъ ни къ чему не обязываетъ.
— Нѣтъ! выговорилъ рѣшительно Карповъ и заходилъ по комнатѣ.
Зинаида Алексѣевна хотѣла что-то замѣтить ему, но остановилась, услыхавъ въ корридорѣ какой-то странный шумъ. Она встала п, прислушиваясь, спросила:
— Что это такое въ корридорѣ?
Карповъ подошелъ къ двери, отворилъ и выглянулъ. За нимъ и Зинаида Алексѣевна.
— Заноси, заноси правѣе! кричалъ мужской голосъ хриплымъ басомъ.
Карповъ узналъ голосъ одного изъ дворниковъ.
— Несутъ кого-то?
Въ отвѣтъ на этотъ вопросъ Зинаиды Алексѣевны, другой такой-же грубый голосъ крикнулъ:
— А ты что-жь не подаешься?..
— Что такое? крикнулъ Карповъ, выходя въ корридоръ и приближаясь къ тому мѣсту, откуда раздавались голоса.
Зинаида Алексѣевна послѣдовала за нимъ.
За уголъ корридора два дворника заносили что-то длинное, что беззвучно поварачивалось въ ихъ рукахъ.
— Что вы несете? спросилъ ихъ Карповъ.
— Да вотъ барина изъ номеровъ. Тяжелый такой, Богъ съ нимъ! проговорилъ осклабляясь тотъ дворникъ, который несъ «тѣло» впередъ, пятясь задомъ.
— Бенескриптов! прошептала Зинаида Алексѣевна.
— Онъ, многогрѣшный, подтвердилъ Карповъ.
— Въ какой номеръ-то? спросилъ его передній дворникъ.
— Вотъ сюда, указалъ Карповъ — да ключа-то нѣтъ, надо спросить ключъ.
Зинаида Алексѣевна побѣжала за ключомъ.
Пока отворили дверь въ коморку Бенескриптова, его длинная фигура покоилась на двухъ парахъ дворницкихъ рукъ. Онъ на секунду очнулся, пробурлилъ что-то совершенно непонятное и опять захрапѣлъ. Лицо его было запачкано, волосы сбиты на лобъ, рукава и половина панталонъ въ грязи. Карпову, и безъ того разстроенному, не на шутку взгрустнулось…
Принесли ключъ и втащили Бенескриптова. Раздѣвать его было крайне затруднительно и съ него стащали только сюртукъ и сапоги. По удаленіи дворниковъ Карповъ заперъ дверь и пошелъ къ себѣ, гдѣ его ждала Зинаида Алексѣевна, немного всегда пугавшаяся «припадковъ» Бенескриптова.
— Ну? — спросила она какъ-то особенно значительно.
— Таковъ неисповѣдимый законъ судебъ, — выговорилъ Карповъ и разставилъ руки.
— Вѣдь его этакъ гдѣ-нибудь задавятъ.
— Держать его взаперти безъ насъ не могутъ…
— Неужели совсѣмъ погибъ? — выговорила съ горечью Зинаида Алексѣевна.
— Здоровъ, и съ запоемъ долго проживетъ; онъ не то, что Николаичъ, у котораго нервы всегда были что твои скрипичныя струны.
— Но куда-жь повело наше леченье? Не лучше-ли было-бы, слѣдуя вашей теоріи, сдѣлать экспериментъ сразу: онъ или сгинулъ-бы, или всталъ-бы на ноги.
— Какимъ-же это образомъ?
— Да посредствомъ любви-же.
— Нѣтъ, тутъ ужь ничего новаго не будетъ. Его надо вонъ изъ Петербурга. Мы его возьмемъ съ собою.
— Будто мы ѣдемъ? — спросила съ разстановкой Зинаида Алексѣевна.
— Черезъ двѣ недѣли все будетъ кончено съ Николаичемъ. Дольше я тянутъ не хочу.
— И тогда?
— Мы пускаемся въ путь.
— А Бенескриптов?
— Суфлеръ того театра, гдѣ мы будемъ украшеніемъ подмосток…
Карповъ проговорилъ эту фразу шутовскимъ тономъ, но сейчасъ-же замолчалъ и уныло поглядѣлъ на Зинаиду Алексѣевну.
— Полноте, Алексѣй Николаевичъ, подзадоривать себя, — промолвила она съ дрожью въ голосѣ и протянула ему руку.
Онъ поцѣловалъ.
— Что-жь прикажете дѣлать? — вскричалъ онъ. — Главу пепломъ, что-ли, посыпать? Глупо все это какъ-то, до надсады глупо! Два хорошихъ человѣка такъ нелѣпо гибнутъ… Честнѣе я не зналъ людей… Николаичъ святой былъ человѣкъ… Мы-то хоть постараемся иначе протрепаться на бѣломъ свѣтѣ, — добавилъ онъ, не вм-пуская изъ рукъ своихъ руки Зинаиды Алексѣевны.
Она примолкла и глядѣла на него мягкимъ, но но восторженнымъ взглядомъ.
— Постараемся, — повторила она.
— Я знаю, вы на меня въ сурьозъ не смотрите… вто всего лучше!
— А вы изъ любви ко мнѣ ни съ ума не сойдете, ни пить не станете по-бенескриптовски? — спросила Зинаида Алексѣевна.
— Нѣтъ, не стану. Стану только васъ… любить.
Слово какъ-бы сорвалось съ губъ Карпова, но звукъ его былъ спокойный и полный.
Зинаида Алексѣевна промолчала и только пожатіе руки отвѣтило Карпову.
— Больше ничего не обѣщаю, — проговорилъ онъ, тихо улыбаясь.
— Довольно и этого.
— И образцовыхъ россіянъ не станете искать?
— Нѣтъ, не стану, — отвѣтила она, радостно улыбаясь.
Точно боясь чего-то, они скоро разошлись. Ни она, ни онъ не начали мечтать, даже и тогда, когда у нихъ на сердцѣ дрожали молодыя силы, кажущія впереди что-то неизвѣданное. Заснули они скоро, и имъ ничего не снилось, хотя кровь и играла въ жилахъ.
«Довольно и этого», повторила про себя Зинаида Алексѣевна, засыпая крѣпкимъ сномъ.
«Вотъ и жена тебѣ, Алеша, проговорилъ Карповъ и добавилъ: — а завтра къ Евдокіи на слезное словоговореніе».
IV.
Авдотья Степановна, въ день визита Карпова, была сердцемъ своимъ и думою очень далека отъ Прядильникова. Она съ утра ждала адвоката, который велъ процессъ по наслѣдству Загариной; онъ долженъ былъ привезти ей извѣстіе, когда будетъ слушаться дѣло окончательно, въ высшей инстанціи.
Въ началѣ двѣнадцатаго дѣвушка доложила ей, что какой-то господинъ, изъ суда, желаетъ ее видѣть по дѣлу.
Горничная жила у вей всего вторую недѣлю. Прежнюю свою прислугу Авдотья Степановна распустила, лошадей больше не держала и довольствовалась горничной и кухаркой.
Неизвѣстнаго посѣтителя она тотчасъ-же велѣла просить, думая, что онъ посланъ ея адвокатомъ.
Она вышла принять его въ гостиную.
Передъ ней стояла лоснящаяся и улыбающаяся фигура Воротилина, отростившаго себѣ весьма порядочное брюшко.
— Господинъ Воротилинъ? — выговорила съ недоумѣніемъ Авдотья Степановна.
Ея лицо, блѣдное и строгое, темный, почти траурный туалетъ и безстрастный взглядъ не смутили Ипполита Ивановича.
— Собственной персоной, — отвѣчалъ онъ, подавшись впередъ брюшкомъ и держа шляпу въ правой рукѣ, точно онъ просилъ съ кружкой подаянія.
— Что вамъ угодно? — кротко и сухо проговорила Авдотья Степановна, не указывая на кресло.
— Разрѣшите присѣсть, — продолжалъ все въ томъ-же пріятельскомъ тонѣ Воротилинъ, двигаясь въ бокъ, по направленію дивана.
— Покорно прошу, — отозвалась Авдотья Степановна, медленно подходя къ дивану.
Ипполитъ Ивановичъ разсѣлся, поставилъ шляпу на полъ и расправилъ свои бакенбарды, получившіе видъ роскошной бороды, раздѣленной на подбородкѣ узкой выбритой полосой. На немъ былъ свѣтлосѣрый весенній сьютъ съ круглыми обрѣзами бортовъ, выставлявшихъ на показъ низъ двубортнаго жилета.
Высморкавшись въ благоуханный батистовый платокъ, онъ обернулся въ полъоборота къ Авдотьѣ Степановнѣ и вскричалъ со смѣхомъ:
— Вы большая шутница!..
Авдотья Степановна поглядѣла на него нѣсколько удивленно, но ничего не вымолвила.
— Вы намъ учинили очную ставку съ Малявскимъ, — продолжалъ онъ, покачиваясь на мѣстѣ, — въ очень забавномъ
