делом мне надо выяснить, есть ли на борту Абсолют.
Возвращаюсь к чемодану, достаю Компас и активирую устройство с помощью своей ки. Маркер не двигается с места. Ну, а чего я ожидал? Сперанский передал артефакт своим друзьям-фанатикам, а сейчас выполняет новое задание. Так что мне придётся допрашивать этого недоноска. Без помощи Джан. Старинными, проверенными методами.
Убираю Компас в сейф.
Цеппелин, на котором я сейчас лечу, — это громадная машина с кучей палуб. Пятнадцать, вроде бы. Всё это громоздится вокруг баллона, так что в центре нет ничего, кроме пустоты и газа. Нижняя палуба частично обзорная — для тех, кто хочет полюбоваться проплывающими внизу красотами. Там же, насколько я понимаю, расположены спасательные шлюпки на случай неудачного приводнения и разные технические отсеки. Жилые палубы опоясывают баллон. Лифтов нет, только трапы. Верхушка — это полное остекление с панорамным видом на небеса, бассейн, тренажёрный зал, беговые дорожки и кинотеатр. Рубка управления расположилась в носовой части, ходовые отсеки — в кормовой.
Покинув свою каюту, я начал неспешно прогуливаться по коридору, освещённому потолочными панелями. Переборки и двери стали прозрачными. План был прост до безобразия — заглянуть в каждую каюту и выяснить, где поселился Сперанский. Работа кропотливая и неблагодарная. Я видел пассажиров на унитазах, блюющих пассажиров, совокупляющихся пассажиров, читающих газеты и книги пассажиров. Но большинство кают пустовали — их жители сидели в ресторанах, купались в бассейне или развлекались другими способами.
Сами каюты выстроены в два ряда. Внутренние были дешевле, поскольку не имели иллюминаторов. Я выбрал внешнюю, но не по причине понтов или из-за желания полюбоваться ландшафтами. Просто хотел иметь возможность избавиться от трупа, если таковой возникнет в поле моего зрения.
Обход занял меньше времени, чем я рассчитывал.
Примерно через сорок минут и три палубы, на противоположном борту цеппелина, я остановился. Перед моими глазами висела полупрозрачная табличка с номером каюты: «1146». По ту строну Кирилл Сперанский занимался своими тёмными делишками. То есть, работал за столом. Я аж умилился этой идиллической картинке. Человек включил настольную лампу, расстелил карту на столешнице, что-то измеряет линеечкой, записывает в блокнотик…
Я просветил своим рентгеновским зрением смежные каюты. Все они были внешними, с круглыми иллюминаторами, затопленными тьмой. Сорок седьмой номер был занят пожилыми европейцами — милыми старичками, слушающими радио и пьющими чай. В сорок пятой каюте — чисто.
Удостоверившись, что в коридоре никого нет, я проник сквозь дверь в каюту 1145. Чтобы не провалиться вниз, мне пришлось воздействовать на структуру перекрытия, оставаясь материальным.
Действую по плану.
Шагнув сквозь стену, приближаюсь к бесу сзади и молниеносным движением вгоняю указательный палец ему за ухо. Под определённым углом, с чётко выверенным усилием.
Сперанский дёргается и кулем оседает в кресло.
Проверяю дверь.
Заперто.
Возвращаюсь к фанатику, разворачиваю его вместе с креслом и достаю их кармана брюк испытанное годами средство — катушку скотча. Хорошего, почтового. Методично заматываю ноги своей жертвы, после этого берусь за руки. Приходится покрутить тяжёлую тушу, чтобы связать кисти за спиной. Точнее, склеить. Решив эту проблему, усаживаю Сперанского на прежнее место. Продолжаю наматывать скотч, фиксируя лодыжки и плечи коллекционера. Метров у меня много, скотча не жалко. Прикручиваю фанатика прямо к спинке кресла и нижней его части. На процедуру уходит четверть часа. Рот тоже заклеиваю. Вот оно, настоящее российское качество! Сколько всего намотал, а половина катушки ещё осталась. Лепота.
Ещё минут двадцать трачу на исследование тетради и разложенной карты.
Повторное нажатие — и бес начинает шевелиться.
Мычит.
Таращится на меня.
— А ты у нас исследователь, да? — отрываюсь от изучения записей. — Первопроходец, и всё такое.
На лице Сперанского — целая гамма чувств. От удивления и страха, до ярости и решимости что-то изменить. Вот только ничего он изменить не может.
— Вы там у себя в ордене реально верите в эту чепуху? — я потряс в воздухе тетрадкой. — Серебряный Круг, избранный… Когда спящий проснётся, да? Пардон, ты же не можешь поддерживать беседу. Если обещаешь не орать, я прорежу дырочку.
Сперанский нехотя кивнул.
— Не чуди, — я вытащил из кармана тычковый нож, снял чехол с клинка и аккуратно надрезал скотч, стараясь не повредить губы коллекционера. — Так-то лучше.
— Иванов, ты дурак?
Пожимаю плечами:
— Иногда задаюсь этим вопросом. Порой — и другими вопросами. Например, хочется знать, куда исчез Великий Артефакт. Абсолют по вашей терминологии.
— Его здесь нет.
— Поверь, я догадался.
— Тогда зачем пришёл?
— Он мне нужен. И я его получу.
Коллекционер покачал головой:
— Слишком поздно. Вы до него не доберётесь.
— Правда? — я улыбнулся. — Давай я тебе расскажу, что можно сделать с человеком, применив нож, утюг и целлофановые пакеты. Начнём мы, разумеется, с пакетов. Это проще всего.
— Ну, ты и подонок.
Я погрозил собеседнику пальцем:
— У тебя был шанс использовать Абсолют по своему усмотрению. Но ты слишком туп для этого. Идеалы, теории, доктрины… Вера делает из человека овцу.
— Ты ничего не понимаешь…
Спорить я не стал.
Вместо этого побродил по каюте в поисках мусорного ведра. На ведро предсказуемо был натянут полупрозрачный полиэтиленовый пакет. Чистый — Кирюха даже насорить не успел. Сняв пакет, я вернулся к адепту Серебряного Круга.
— Скотч блокирует приток свежего воздуха, — пояснил я. — Ты когда-нибудь тонул?
— Уверен, что ты пользуешься всяким артефакторным дерьмом, — неожиданно заявил Сперанский. — Запрещённым инквизицией. Когда мы встретились в первый раз… мне кажется, у тебя было что-то огнестрельное. Инквизиторы подчиняются мойрам, а мы собираемся упразднить власть Кормчих. Присоединяйся.
Боги!
Какие же вы, ребята, невменяемые.
— Меня интересует местоположение Абсолюта, — сказал я. — Кому ты его передал. Имена других адептов Серебряного Круга, причастных к ВА. Адрес вашей штаб-квартиры. Всё, что поможет мне вернуть эту игрушку.
— Я ничего не скажу.
— Уверен?
— Ты меня не сломаешь.
Пожав плечами, заклеиваю рот Сперанского скотчем. Надеваю товарищу пакет на голову. Тот дёргается, мычит. Два быстрых движения — и края пакета примотаны скотчем к шее утырка. Отрезаю лишнее тычковым ножом.
Сперанский в ужасе смотрит на меня, жадно втягивает ноздрями воздух. Пакет липнет к его лицу. Это зря, конечно. Воздух надо экономить.
Я жду.
Человек в среднем теряет сознание через минуту. Накинем ещё секунд двадцать на потребление уже имеющегося в пакете кислорода. Ещё через три-четыре минуты клетки мозга начинают отмирать. Бес — это не совсем человек. Возможно, он умеет
