найден без лишнего шума, просто и быстро. Это она перевоплотилась в Юваль, чтобы продолжать наше общение. Тем более что в Юваль я нахожу все большее сходство с ней.
Реальная жизнь загадочнее фантазий и вымыслов.
Тем временем вопреки здравомыслию в угловом кабинете собралась вся заинтересованная коалиция – по доброй ли воле, ведомая ли легкомысленно бесшабашной судьбой, следуя ли договоренности «никогда не останавливаться бороться за себя и за меня». Эта мысль посетила меня дважды. Первый раз как занимательная идея, второй – морозными мурашками под кожей.
Логика и рационализм бесполезны, чтобы вести меня по этому лабиринту мистики, догадок и непониманий. Есть, конечно, другой подступ, отъятый у меня в момент зачатия, с чем мама не желала соглашаться, неустанно возвращаясь к этой теме, искусственно поддерживая конфликт реальности, памяти и времени. «Посели в себе женщину». – «Ты не понимаешь, я мужчина, я не могу без плана. Мое мышление основано на логике и знаниях. Я знаю, ты хотела дочь, но вместо нее у тебя я». – «В тебе живет женщина. В кого, ты думаешь, воплотились тысячи матерей и праматерей, давших тебе жизнь. Они в тебе, готовые вести, защищать, давать силу и власть. Доверься им и поверь в себя».
В контексте той секунды это всего лишь – доверься Юваль. Доверие привлечет доверие. Чем ты рискуешь?
Юваль двигается ко мне известными и удобными для нее тропами, я в ответ продолжаю трусливо по-мужски прятаться. И еще долго продолжал бы дурачить себя, если бы не услышал тихое, неясное то ли прозвучавшее голосом то ли прошелестевшее страницами массивной книги, удобно разлегшейся на ореховой поверхности, то ли неосторожно слетевшее с воронёного ствола фотографии:
«Я здесь. Доверься мне и себе. Мы нужны друг другу»
Обращаюсь к Юваль в поисках подтверждения, это она, а не трюк подсознания, пытающегося обхитрить или одурачить сознание.
Из глубины отзывается чуток надежды в мое психическое благополучие. Все еще не уверен, услышал ли я ее акустическими волнами или ее дыханием, за которым прятались напряжение и еще россыпь бусинок пота на висках и в седловинке между бровями. Юваль не производила впечатления женщины, состояние и чувства которой распахнуты для обозрения посторонних. Но она была открыта для меня, и от этого их сходство стало еще более разительным.
И все же мое упрямство – глупое мужское упрямство – берет верх (ничего нового, ничего удивительного).
– О чем вы? – притворяюсь непонимающим, говорю я. – Рома погиб задолго до ее встречи с отцом. Мне было меньше двух, Илаю пять, когда отца арестовали. Кого из нас она должна была защищать и почему? Все знали, отец был исключительно честный и сверхпорядочный человек. Если она говорила нечто подобное и если, конечно, вы правильно поняли ее, то это, скорее, плод ее нездорового мозга или воображения, или розыгрыш памяти, или давно полузабытая книга, или… Все это совсем не так просто, как вам представляется… надо было защищать от Арона?!
Я поселил в голосе обиду и демонстрировал необходимость говорить неостановочно, приводить неопровержимые доказательства, чтобы как-то оттянуть момент моего выдуманного провала; признания, что после десятилетий близости с этой женщиной – моей матерью – я мало что знаю про нее и ее жизнь.
Вопрос по справедливости – кого я пытаюсь облапошить? Юваль? Себя? Или само Время в его нескончаемом противостоянии ожидаемого и происшедшего?
Прошлое получило свой Приз Непобедимости. Этот факт был установлен в двадцать один год. Сколько раз с того момента я ставил это открытие под сомнение. И каждый раз безнадежно ошибался. Будущее лишено права соперничать с Прошлым. Это закон Времени, закон Моего Времени.
Но Я и Мое Время – две разные субстанции.
Я нашел свой мир с Пространством – статичным, спокойным, неприхотливым, легко управляемым. Беспрепятственно путешествую во всех его направлениях: вверх, вниз, вправо, влево, вперед, назад. Глаза могущественно управляют космическими просторами, небрежный поворот головы и передо мной расстилается новая галактика, удаленная от первой на миллионы световых лет.
Жестокое неудобное неуправляемое своенравное Время. Кто говорит, что у Него одно измерение, тешат себя чудовищной ложью. У Времени нет никакого измерения. Я безропотно следую за ним в унизительном синхроне, обессиленный, бездыханный, без права оступиться, задержаться на мгновение, заглянуть в миг, поджидающий меня за резким поворотом.
Но Я и Мое Время – две разные субстанции.
Юваль в пяти футах от меня щедро дарит мне новое измерение, которое я отказываюсь принять. Почему? Только потому, что двадцать лет назад другая женщина ограбила мое доверие и ни одно существо не способно вернуть мне его? К черту неумолимость и непобедимость Прошлого.
Юваль смотрит на меня, прищурив бутаобразные[17] темные, почти черные глаза, слегка озадаченно, с интересом, сомнением, насколько правильно оценила меня и построила сценарий поиска и насколько хорошо я понимаю правила игры.
После короткой паузы осторожно, чуть растягивая слова, будто бы она сама находится в центре квадратного дыхания, продолжила.
– Я почему-то была уверена, что вы поймете, что я имею в виду.
Маленькая женская хитрость. Весь ее расчет как раз на то, что я не пойму, о чем она, и естественная любознательность, и мужская неспособность читать мысли, и состояние женщины повлекут меня к ней в поисках ответов на сотни секретов, разрешение которых с каждой секундой все безвозвратнее растворяется в воздухе, как миражи в дымчатой беспредельности пустыни, породят доверие и в конце концов принудят меня к откровенности.
Темная полоска озадаченности переметнулась с фото на ее лицо, но только на мгновение – тотчас взгляд вернулся уверенностью женщины, имеющей разгадки всех секретов, заполнившие угловой кабинет.
– Я могу спросить, что вы знаете про отца?
– К сожалению, не очень много. Он был главным инженером крупного химического комбината. Был выдающимся, от бога инженером. Как он смог достичь такого положения, непонятно. Был предельно неудобным для окружающих и особенно начальства, не понимал компромиссов и редко упускал возможность сказать человеку, что тот собой представляет, не зависимо от должности и власти. Был, как она говорила, безупречно правильным. Пока его правильность не обратилась в открытую угрозу начальству. Против него сфабриковали дело, арестовали и приговорили к пяти годам.
Уверен, она все это знает, возможно, в больших подробностях, чем рассказывал я, и возможно, чем я знаю. Но ее интересовали не факты, а мое их изложение и особенно – мое отношение к отцу. После короткой паузы я добавил:
– Я могу утомить вас рассказами. Будет проще, если вы спросите, что именно вас интересует.
– Как он погиб?
– Через полгода после ареста пришло письмо
