охотничий нож.
— Старуха Лоухи солнце крадет, — молвил Иван, поглядывая на небо.
Солнце алело у горизонта. Огненный шар медленно погружался в холодные воды Ладоги, будто действительно его пожирал кто-то огромный и невидимый. Анна присела на завалинку рядом со стариком.
— Отвезите нас на остров.
— Торопитесь в царство Маналы? — осклабился старик. — Я вот не спешу.
— Что вы хотите за это?
— То, что я хочу, ты мне дать не сможешь, женщина, — старик тоскливо посмотрел в сторону кирхи, в которой находилась могила Тайми.
— Я должна найти Светорожденного, и понять, что он замышляет. И если он виноват — призвать к ответу.
— У тебя ничего не выйдет, — покачал головой рыбак. — Светорожденный — дьявол в людском обличии.
— У меня точно ничего не выйдет, если я не попробую. Вы же сами говорили, что хотите его смерти!
— Его нельзя убить, глупая женщина! Он не из плоти.
— Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что мужики — трепло, — в сердцах сказала Анна. — Вы просто боитесь.
Старик какое-то время молчал, потом поднял на нее взгляд и криво усмехнулся. Его глаза блестели безумием.
— Есть причина, по которой на остров сложно добраться — она в том, что там не место людям. Ты не понимаешь, о чем говоришь и во что ввязываешься. Ты просто не видела того, что действительно внушает страх!
— Вы не знаете, что я видела.
Анна смотрела в глаза старика, и видела в них даже не страх — где-то там, глубоко-глубоко, так глубоко, куда он сам никогда не заглядывал, за пеленой безумия притаился древний ужас.
Старик сплюнул на землю и вогнал нож в ножны.
— Значит, хотите попасть на Хейнясенмаа? Я переправлю вас на этот остров. Но там помощи от меня не жди — нога моя не коснется мертвой земли!
Солнце упало за озеро, погрузив Карелию во мрак ночи.
* * *
Дверь была заперта. Круглая ручка со щелчком провернулась вокруг своей оси и уперлась в невидимую преграду. Анна знала — это означает, что кто-то изнутри закрылся на ключ.
Замочная скважина смотрела на нее пустым черным глазом. Анна пошарила по карманам — ключа не было.
Вокруг росла густая зеленая осока. Смолина отложила Тима в сторону, и принялась шарить руками по траве. Острая осока тут же порезала ей палец, и Анна почувствовала, как слезы обиды и боли катятся по щекам.
— Анчутка-анчутка, поиграй, да отдай!
Тучи сгущались над головой, лес натужно гудел ветром в кронах. Сухие сучья страшно хрустели под чьими-то лапами — лес словно ожил. Анна чувствовала, как он тянет к ней свои крючковатые лапы.
Острая осока обвивала руки, оставляя на них глубокие порезы. Холодные от росы стебли тянулись выше, к предплечьям, ползли по венам, словно змеи, оставляя полосы шрамов. Ледяные щупальца травы сковывали Анну, и ее горячая кровь смешивалась с леденящим холодом осоки.
Слезы градом катились по щекам. Из-за набежавших туч быстро темнело, и теперь Анна уже с трудом видела собственные руки, покрытые алой кровью.
Во тьме блеснули два огонька. Это был Тим. Глаза игрушки задвигались, словно обрели разум, и уставились на Смолину.
— Что ты здесь ищешь, Анна? — спросил Тим.
— Ключ, — прошептала Смолина сквозь слезы и удивилась собственному голосу — он был её, но детский, словно ей было лет десять.
Тим покачал головой.
— Ты потерялась, Анна. Что ты ищешь на самом деле?
— Я не знаю, — промолвила Смолина. Руки продолжали слепо шарить по густой траве.
— Ты должна перестать плакать. Иначе она услышит.
— Кто она?
Тим печально смотрел на Смолину.
— Она придет за тобой.
Анну прошиб холодный пот.
— Кто?
— Ты сильная девочка. Ты должна перестать плакать, — сказал Тим.
— Я не могу, Тим, — взмолилась Анна. По ее щекам бежали крупные слезы. — Скажи мне кто придет?
Тим молча смотрел на нее глазами-пуговками.
— Та, кто питается детским плачем.
Будто в ответ на его слова в кронах страшно захрустело, застучало, ветер взвыл, словно раненый зверь. Анна пыталась вытереть слезы окровавленными руками, но только размазывали их вместе с кровью по мокрому лицу.
— Поздно, — грустно сказал Тим. — Я предупреждал.
Где-то в темноте скрежетали когти, кусками сдирая кору с вековых дубов. Захлопали над кронами кожаные крылья, и в черноте ночи над поляной пронеслась огромная тень. Тим повернулся к Анне.
— Плети куватку. Быстрее!
Анна слепо пошарила руками под деревом, наугад схватила пару веток, принялась переплетать их травой, но порезанные и замерзшие руки плохо слушались, палки выпадали, а осока никак не желала стягивать их вместе.
Что-то шумно вздохнуло в чаще, словно кто-то огромный упал с темного неба, хлопнув тяжелыми крыльями.
— Быстрее, Анна! — поторопил Смолину розовый заяц.
— Тим, у меня нет тряпки для куклы! — дрожа от холода и страха произнесла Анна. Тим снова грустно взглянул на нее.
— Возьму мою плоть. Срежь мою кожу.
Он приподнял плюшевые лапки вверх, открывая беззащитный живот.
— Нет! — ужаснулась Анна. В чаще леса раздались крадущиеся шаги.
— Ты уже делала это, — сказал Тим. — Сделаешь еще раз.
Анна прижала к груди скелет куклы из палок, перетянутых острой осокой, и замотала головой. Тим смотрел на нее, не мигая.
— Разрежь мою плоть, Анна.
За спиной Смолиной, словно черепа, хрустели сухие ветви. Все ближе и ближе.
— Теперь поздно… — прошептал Тим. — Прячься, глупышка!
Анна бросила недоделанную куклу в траву и юркнула за раскидистый дуб.
Лес вдруг затих, словно боясь вздохнуть. Из-за мохнатой ели, лапы которой свисали до самой земли, показалась костлявая рука, и следом за ней показалась Ночница.
Слабого света луны в разрыве облаков хватало, чтобы Анна увидела ее лицо — вытянутое, обвисшее, как груди у старухи. Ночница была замотана в темную шаль, из-под которой на спине торчал уродливый горб. Она медленно, пригнувшись, кралась к дубу, за
