благодаря возможности проживать сны через нее ревность быстро угасала.
Сон с каменным миром и копьем-вилкой в спину от высокого светловолосого парня был моим самым нелюбимым. Там все неправильное. Чувство вины девушки, боль от предательства, ненависть к суровым серым горам.
Я настолько глубоко погрузилась в мечтания и охоту за снами с ним, что стала рассеянной и невнимательной. Однажды, в середине осени, я и правда поймала себя на том, что бормочу что-то непонятное сама себе.
Я слонялась у края мира, но страшилась пересечь барьер. Услышав слова, я не сразу поняла, что сама их и бубню. А осознав, застыла на месте, пораженная. Порыв ветра швырнул мне в лицо волосы, и я с удивлением отбросила длинную копну. Откуда они? Озадаченная, я потянула за прядь. Голова отозвалась болью. Так, это мои волосы. Но почему они достают почти до пояса и так всклокочены? Когда успели отрасти так сильно?
Я будто очнулась от забытья. Тряхнув головой, со всех ног припустила домой. Ворвавшись в свою комнату, я подбежала к зеркалу и удивленно застыла. На меня смотрела взрослая девушка – не угловатый бледный подросток, а почти женщина. Волосы мои и правда стали как никогда длинными, лицо потеряло припухлость и заострилось, подбородок некрасиво выпирал. Глаза стали огромными на этом похудевшем лице. Нерешительно я подняла ладони и ощупала свою голову. Девушка в отражении сделала то же. Было похоже, что я нахожусь в одном из моих снов. Делю тело с кем-то другим, незнакомым. Эта мысль притупила страх от того, что я не могла вспомнить, когда успела так сильно измениться. Прошло несколько лет? Я пропустила их? Но почему? Неужели грезы и мечтания украли у меня годы?
Тело, мое собственное тело ощущалось совсем не так, как я помнила. Будто стала легче и тяжелее одновременно. Такое может быть? Почему я не помнила столь многого?
На одеревеневших ногах я прошла на кухню. Выдвинула стул и села. Я была одна в доме, свет погашен. Я не имела представления, где родители и живу ли я с ними до сих пор. Казалось, что утром я видела мать, но это могло быть и несколько лет назад. Я рассеянно погладила бархатистые зеленые цветы растения в горшке, что стояло на столе. Не могла вспомнить, как же называется этот цветок… Прикосновения к нему меня успокоили.
Не знаю, сколько просидела в ожидании, но наконец под потолком вспыхнул свет, а следом раздался вопль. Я дернулась от испуга и обернулась. Мать, совсем не изменившаяся, стояла в дверях испуганная и прижимала руку к сердцу.
– Леля! – воскликнула она. – Ты так меня напугала!
Я не знала, что ответить. Мы разговаривали? Общались? По ее виду я не могла понять, испугалась она того, что я просто сидела в темноте, или же… меня? Поэтому я выдала единственное, что вертелось в голове все время, пока я ждала хоть кого-то в этой темной кухне:
– Я хочу вернуться в школу, – голос прозвучал сипло, и я кашлянула и добавила нерешительно: – Если еще не поздно…
По тому, с какой прытью и облегчением мать рванулась ко мне, я поняла, что успела. Она рыдала и обнимала меня, причитая, что верила в то, что эта хворь непременно отступит, а я гадала, как спросить, сколько времени прошло.
4
1954 год от Великого Раскола
Она бежала по песку. Мне хотелось оглядеться: это тот гостеприимный мир, в котором она была с ним? Но взгляд то и дело возвращался к морю. Точнее, к тому, что когда-то было морем. Воды не видно на много метров вперед. Зато обнажилось морское дно с острыми зубьями волнорезов у самого берега, коряг, водорослей и камней вдалеке. Эта голая, неприкрытая полоса песка уходила к самому горизонту, а там… Там вздыбилась волна. И как я, никогда воочию не видевшая моря, ни была бы наивна, все равно понимала, что это плохо, оченьочень плохо. Потому она и бежала, задыхаясь и проваливаясь ступнями в уже подсыхающий песок.
Все ее мысли были заняты волной, неестественной и пугающей. Такого не могло быть, твердила она. Несмотря на спешку, я все-таки заметила, что за пляжем начинается поселение с привычными постройками. Значит, она в одном из городов Яви. Море было лишь на острове Стрибога и в Велесгороде. Я точно не могла понять, островитянка ли эта девушка или жительница большой земли, да и некогда и незачем гадать об этом.
Она торопилась, потому что хотела выжить. И я заразилась ее желанием, но в то же самое время по привычке копалась в воспоминаниях девушки. Я искала видения о нем. Но она ничего не знала, не помнила. Она была травницей и переживала, что бросила мазь, не закончив ее. Невесело рассмеявшись – смех вырвался из ее груди сдавленными всхлипами, – я подумала, что мазь – последняя из бед девушки.
Она никогда не видела такого, и я тоже, но в поселении часто говорили о гневе богов, который непременно обрушится на людей. Боги оставили людей четыре десятилетия назад, и мир погряз в распрях и беззаконии. И когда землю начали сотрясать легкие, но ощутимые толчки, а котел с варевом едва не повалился прямо на пол, сердце девушки пронзила игла тревоги. Она, как была, босая, выскочила из дома и поразилась странной тишине. Птицы смолкли, кроны деревьев оборвали извечный шепот, и что-то зловещее разлилось в воздухе. И тогда она увидела.
Море ушло. А потому, даже не зная, что именно ее ждет, девушка пустилась бегом. Я знала, куда она спешит. К маяку. Он уже показался вдали, и, хотя колотье в боку было нестерпимо, мы бежали что есть мочи, пытаясь спасти ее жизнь.
Мне казалось, маяк издевается над несчастной. Она бежала уже долго, а красно-белая башня все не увеличивалась, по-прежнему оставаясь далеко. Но когда легкие уже горели, а сердце стучало в висках набатом, ускользающий маяк начал расти и уже совсем скоро высился над головой, принимая в свою прохладную тень. Людей вокруг было не так чтобы много – только пришедшие на ближайших кораблях рыбаки. Они уже забрались на самый верх маяка, туда, где горел огонь, и шумно спорили, что именно произошло. Наверное, их впустил смотритель. Обычно маяк всегда был закрыт от посторонних.
Девушка попыталась закричать, чтобы привлечь к себе внимание, но горло пересохло, а язык прилип к нёбу. Я тоже попыталась крикнуть, но вдруг барабанные перепонки разорвал тревожный звон, про который я успела забыть.
