1793 г. гражданин Капет (так теперь звался бывший король) был доставлен на эшафот, возведенный на площади Революции (ныне – площадь Согласия). В 10.24 зеваки пустились в пляс: голова Людовика XVI под ударом гильотины скатилась на помост.
Девять месяцев спустя была казнена его вдова, поседевшая, зримо состарившаяся женщина 37 лет. Народ знал, что королева виновна во всем, и приветствовал казнь бедной австриячки, теперь уже просто Марии.
Революция пожирает своих детей
1793 г.
В ночь на 10 августа 1792 г. залитый призрачным лунным светом Париж спокойно спал, подозрительно спокойно. Во дворце Тюильри, расположенном на берегу Сены, последнем убежище короля среди революционной столицы, было тягостно. Монарх, со всех сторон осыпаемый проклятьями народа, ждал каждый день, что толпы горожан осмелеют и штурмом пойдут на дворец, как три года назад – на Бастилию.
И верно: все больше парижан были убеждены в том, что в стране следует учредить республику. Только это спасет Революцию, защитит ее завоевания.
В ночь на 10 августа, около полуночи, раздались первые глухие удары колокола. По их призыву патриоты Франции выходили из жилищ. «Начинать восстание ночью было делом невиданным», – писал в «Истории Французской революции» (1847) Жюль Мишле. К утру возле Тюильри собрались свыше 10 тысяч вооруженных горожан.
Самые нетерпеливые побежали к дворцу и были встречены огнем швейцарских гвардейцев. Стоявшие на защите короля и закона, они твердо знали свой долг и дружно стреляли в толпу, напиравшую на дворец, сея трупы и ненависть.
Один из участников штурма вспоминал, что от запаха крови, лившейся всюду, трудно было дышать. На подступах к дворцу были убиты тогда несколько сот человек.
Однако дворец защищали лишь около тысячи гвардейцев, а на штурм шли тысячи и тысячи людей. Кажется, эта толпа готова была растерзать каждого, кто встанет у нее на пути. Через несколько часов Вторая революция, как стали называть штурм Тюильри, победила. Король и его семья оказались в руках восставших.
Король сам дал повод к штурму дворца, годом ранее попытавшись бежать за границу. Было известно также, что он поддерживал отношения с верными ему людьми – ярыми роялистами, успевшими уехать из страны.
Медвежью услугу ему оказал и человек, который хотел его спасти: Карл Вильгельм Фердинанд, герцог Брауншвейгский. Тревожным летом 1792 г. он собрал в Кобленце, близ французской границы, прусские и австрийские войска, готовясь вести их на революционную Францию.
«Герцог Брауншвейгский не танцует карманьолу, а заставляет работать своих фельдфебелей» (Карлейль). Он громогласно заявил, что, в случае если королю или любому члену его семьи будет нанесено хоть «малейшее оскорбление», его месть будет ужасной. Он «сожжет Париж и сровняет его с землей».
Казнь жирондистов. Гравюра конца XVIII в.
После кровавой бойни в Тюильри весь Париж охватила ненависть к королю и швейцарцам. С последними жестоко расправились. Вся Гревская площадь, традиционное место казней, была усеяна телами убитых. Восставшие нанизывали их головы на пики.
Теперь на авансцену истории выдвинулись простые горожане – санкюлоты. Организовавшись в секции, они взяли власть в свои руки.
Вождями народных масс стали новые люди – «дети» Революции. Один из них – любимец толпы, харизматичный здоровяк Жорж Дантон (1759–1794). Человек совсем другого склада – Максимилиан Робеспьер (1758–1794). Как и Дантон, он по профессии адвокат. Но если Дантон полон энергии и жизни, то Робеспьер – бледный, холодный аскет – напоминает воплощенную смерть, «смерть врагам Франции».
Доктор права Робеспьер был, по существу, «доктором Смертью». Его, казалось, мучила застарелая обида на весь мир, который он теперь педантично перетряхивал. И в облике его было что-то застарелое – он одевался всегда по давней моде. Всем своим видом он демонстрировал образцы добродетели: строгость, дисциплину и, главное, неподкупность. Во Франции XVIII в., где все должности покупались и продавались, прозвище Неподкупный, приклеившееся к Робеспьеру, было высшей похвалой, «божественной печатью», отметившей Вождя. С неуклонностью заработавшей машины Робеспьер повел за собой Францию. Через два дня Национальное собрание постановило заключить Людовика XVI и его семью под арест – в «непроницаемую тюрьму Тампль» (Карлейль). По всей стране граждане срывали портреты короля и его венценосных предков, весело распевая: «Plus de roi! Jamais de rois!» – «Долой короля! Нам не надо королей!»
Разрыв с прошлым был радикальным. Новый парламент – Национальный Конвент – провозгласил во Франции республику. Введено было даже новое летоисчисление. В стране начался первый год нового времени.
«Санкюлотизм царит во всем своем величии и гнусности», – сказал о тех днях Карлейль. В начале сентября 1792 г. толпы людей ворвались в парижские тюрьмы, чтобы расправиться с контрреволюционерами. В дни тех погромов было перебито около 1300 человек. Большая часть из них к революции относилась ни вдоль ни поперек.
Чем больше буйствовала толпа на улицах, тем мрачнее смотрели на это революционно настроенные депутаты. Нет, не такой они представляли себе Революцию. Они не скрывали возмущения радикальными выходками толпы, они стремились ее обуздать. Некоторые лидеры этой партии «умеренных» были выходцами из департамента Жиронда. За ними закрепилось название «жирондисты». Особенно много сторонников у них нашлось за пределами столицы – в старой «кондовой» Франции, где ошарашенные провинциалы оцепенело узнавали новости из Парижа, где полыхал пожар Революции.
На учредительном заседании Конвента 20 сентября 1792 г. жирондисты расположились в правой части зала. Левую половину, уходившую вверх, под свод зала, заняли радикалы – якобинцы (Гора). Между ними находились колеблющиеся – так называемая Равнина (или, как ее зло именовали, Болото).
Перепалка между жирондистами и якобинцами вспыхнула сразу – по вопросу о том, что делать со свергнутым королем. Сторонники Робеспьера, вождя якобинцев, требовали казнить его. Они возражали против того, чтобы соблюдалась хоть какая-то законность в отношении короля. Людовик XVI не был рядовым гражданином – он был всеобщим врагом. Сам Робеспьер изрек: «Король должен умереть, чтобы Отечество жило».
Жирондисты были сдержаннее. Они предлагали либо вынести этот вердикт на народное обсуждение, либо навечно заключить монарха под стражу.
В январе 1793 г. Конвент большинством голосов решил, что Людовик Капет заслуживает смерти. За этот приговор голосовали 387 депутатов, против – 334. Впрочем, 26 сторонников расправы соглашались отложить ее на неопределенный срок. Значит, за немедленное убийство бывшего монарха проголосовал 361 депутат, против – 360. Все решил один-единственный голос – Робеспьера. Его железная воля к смерти. К чужой смерти.
Король был казнен. По преданию, он произнес перед казнью: «Французы, я умираю безвинно». Бой барабанов заглушил голос осужденного. Когда бешеная дробь стихла и палач поднял отрубленную голову божьего помазанника, из толпы донесся дикий крик: «Да
