вещи. Будем надеяться, мистрис решит, что это они так истрепались.
«Благородная сьёретта отличается от прислуги тем, что никогда не станет носить одежду с чужого плеча» — вспомнила Булка наставления гувернантки из обнищавших дворян, ни разу не принявшей в подарок ни одного из матушкиных платьев… и поняла, что согласна на одежду хоть с плеча, хоть с других частей тела. Лишь бы теплую и сухую.
— На какие-такие медные гуляем? — мрачно проворчала Крыска, пыхтя следом за быстро шагающим длинноногим Мартином.
— Бери выше. — хмыкнул Мартин, кивком предлагая остальным укрыться за опустевшим прилавком.
Огляделся, не смотрит ли кто. Запустил руку за пазуху… И один за другим продемонстрировал сперва дорогущий кружевной платок, потом серебряные щипчики, нагар со свечей снимать, следом крохотную фарфоровую собачку, золотые часы с цепочкой и блестящими камешками, и вышитый кошелек с побрякивающими на дне серебряными монетами.
Пыря восторженно присвистнул, а Булка негодующе пискнула:
— Ты… Ты украл! — нервно огляделась, понизила голос и прошептала. — У сьера виконта! Это воровство!
— Не воровство, а добыча. — проворчал Чуч. — Он вас убить хотел, мы с ним дрались. — и уже совершенно убежденно добавил. — С бою взято.
— Или ты не против, чтоб вас с Крыской убивали забесплатно? — встрял Пыря.
— Эй! — вдруг вскинулся Чуч. — Так это же… — его лицо вдруг просветлело даже под слоем уличной грязи. — С Мартиновой добычей… Если не продешевим, нам теперь не только девчонок обуть хватит, а еще и мне на бумаги, и Крыске, чтоб в швеи податься!
— А я думаю — когда уже вы сообразите. — фыркнул Мартин и приосанился, готовый принимать поздравления.
— Мелко мыслите… — вместо одобрения высокомерно фыркнул Пыря. — Мы теперь не только Крыске приданое к швеям справим! Не только Чучу бумаги! Нам всем на новую жизнь хватит! И Мартину, и мне! Ты к кому хочешь, а, Март? Тоже к военным? Я вот к лавочнику в ученики пойду — всегда мечтал! Спорим, приказчиком заделаюсь? Ну и для этой… блаародной… тоже что-нибудь придумаем. Все же и ее доля есть… — глаза его лихорадочно блестели.
— Вроде как босиком по зиме я бегаю, а последние мозги у Пыри смерзлись. — Крыска потянулась пощупать ему лоб, но мальчишка отбросил ее руку.
— Вы что, не понимаете? — понижая голос до шепота и настороженно оглядываясь, прошипел Пыря. — Я тут подумал: если Булка права, что блаародные заговор против герцога готовят, так я знаю в торговых рядах людей, которые за такие сведения никаких денег не пожалеют!
— Понятно — ты просто мне завидуешь! Хочешь, чтоб и тебя утопили! — фальшиво возрадовалась Крыска.
— Долбанутая! Тебя тот сьер видел, а я-то показываться не буду! Я ж при лавках суечусь, знаю, где торговые агенты секретные сведения столичным богачам оставляют. Вот и я тоже оставлю, будто от агента. — Пыря придвинулся к остальным так близко, что теперь трое мальчишек и Крыска стояли, чуть не упираясь друг в друга головами.
— Надуют… — засомневался Чуч.
— Всегда платят! — яростно мотнул головой Пыря. — Один раз надуют — слухи пойдут, больше им никто ничего не расскажет. А потом, если и правда заваруха начнется, никто и искать не станет.
— Рискованно… — кусая губы, пробормотал Мартин. — Ты знаешь, значит, и другие могут знать.
— Один раз рискнем, дальше можно будет не бояться: ни за Чуча, ни за Крыску, ни за нас с тобой!
— Вы… вы что задумали? — оставшаяся за бортом этого совещания Булка вдруг с силой дернула Мартина за шарф, и нахально раздвинув мальчишек плечами, влезла в середину. На нее смотрели с изумлением, кажется, остальные и вовсе забыли о ее существовании. — А если эти ваши торговцы… — в голосе девочки мелькнуло истинное аристократическое презрение к не знающим чести торгашам. — Если они донесут в Тайную Службу? Или герцогу?
— Да пусть герцог этих заговорщиков хоть с кашей съест, нам-то что? — отмахнулся Мартин.
— А то, что доносить — низко!
— Так мы ж и есть — низкое сословие. — ничуть не проникся ее гневом Мартин. — Это высшему сословию положено думать… о высоком.
— Как залезть повыше и на всех остальных сверху харкнуть погуще. — меланхолично закончил Чуч.
— Благородные люди Овернии борются с герцогским произволом и попранием прав…
Уже выбравшийся из-за укрывшего их прилавка Мартин остановился. И обернулся.
— Повтори, пожалуйста. — глядя на Булку сверху вниз, очень вежливо попросил он.
— Права… благородного сословия… герцог… попирает… — Булка тоже остановилась, запрокинув голову и зачарованно глядя мальчишке в глаза. А он симпатичный… красивый даже… если отмыть. Спас… Куртку отдать это тоже, и впрямь, благородно. Совсем как в романах, что любила гувернантка, даром что мальчишка сословия самого низкого.
— И какие же именно права благородного сословия попирает герцог? — еще вежливей поинтересовался Мартин.
Булка преисполнилась важности, намереваясь повторить всё, что обрывками слышала под дверями гостиной, как физиономия мальчишки вдруг утратила всякое благородство, став неимоверно ехидной, и он протянул:
— Право топить девочек в колодце? Так судя по вам с Крыской нормально все, притопили за милую душу. — повернулся и зашагал дальше по стремительно пустеющему рынку.
Остальные со смешками и перемигиваниями последовали за ним. Булка ринулась вдогонку.
— Так вы что… за герцога? — хватая Мартина за локоть, сквозь стиснутые зубы процедила она.
— Что одни блаародные, что другие. — согласно пробурчала Крыска. — Все равно — падаль.
— Да вы… как можете… — задохнулась от гнева Булка. — Так говорить! Про людей, которых вы совсем не знаете!
— Чего же мы о них не знаем? — глаза Мартина сузились от злости. — Как за дырявую крышу над головой и миску пустой похлебки блаародные благотворители девчонок, как Крыска, в бордели отправляют, отрабатывать? А там другие блаародные сьеры умучивают их до смерти за деньги меньше, чем твоя кукла стоит? Или как у блаародных на мануфактурах яму копают, чтоб туда трупы подохших у станков скидывать? А как наполнится, зарывают и рядом новую выкапывают? Или как сьерики-офицерики с купленным за папашкины соверны званиями солдат насмерть кладут? А потом, пока тех падальщики доедают, с врагом пьянствуют — «по блаародным правилам ведения войны»! — совершенно издевательским тоном передразнил он.
Булка, которой традиция пировать после битвы вместе с вражескими офицерами, и впрямь раньше казалась чрезвычайно благородной, возразить не решилась. Почему-то в устах Мартина это звучало как-то… удивительно мерзко. Наверное, потому что и сам он всего лишь мерзкий мальчишка, собирающийся донести на благородных людей, готовящих бунт против герцога!
— Да как вы не понимаете! Это все герцог! Все — он! — голос ее почти сорвался на крик, но она тут же опомнилась и настороженно огляделась. К счастью, ругань копающихся в подпорченном товаре торговцев и стук колес
