что захват моста более не представлял никакой важности.
Я не смог сдержаться и, когда мы сидели за чашкой чая с ромом, приходя в себя от пережитого в последние часы, кипя от гнева, сказал:
– И за это мы заплатили жизнями пятерых пехотинцев и нашего бедного малыша Веллера.
– Человек редко так расцветает на военной службе, как наш малыш Веллер, – печально заметил Иллих. – Как подумаю о том, каким счастливым он был, когда ему вручали Железный крест, то прямо выть хочется. А тут еще его первая любовь… Да, он стал настоящим мужчиной.
– А ведь ему не было еще даже девятнадцати, – добавил я. – Несчастная немецкая молодежь, которая знает только голод, нужду и страдания. А как только кому-нибудь из молодых улыбнется счастье, то смерть тут как тут. Интересно, задумается ли позже кто-либо над этим?
– А как же Инга? – робко спросил Квест. – Ведь она, похоже, искренне любила нашего малыша.
– Придется ей написать, – угрюмо ответил я. – Ведь это моя неблагодарная обязанность. Вы даже представить себе не можете, как ненавистны мне эти письма с сообщением о смерти. При этом, что очень важно, надо еще подыскать правильные слова, ведь близких погибшего необходимо утешить в их горе. Не думаю, что известие о награждении сына Железным крестом незадолго до гибели осушит слезы отца нашего малыша. Что касается Инги, то, как мне кажется, ее горе будет недолгим. Она еще так молода. С неделю девушка пострадает в готовности умереть от разлуки, а потом познакомится с кем-нибудь другим.
– Вы не находите, что это слишком цинично, господин обер-лейтенант? – бросил Иллих.
– Вы думаете? Уверен, что я прав. Человек не может жить в постоянной печали, иначе мир после войны захлебнется от слез. Нет, нет! За Ингу тревожиться не стоит – она легко переживет гибель Веллера. В этом и заключается преимущество молодости, – заявил я.
Да, именно так я заявил, хотя мне и самому было тогда всего двадцать три года. Однако мои юные годы уже успели сгореть в пекле этой проклятой войны – мы, фронтовики, не один год смотревшие в лицо смерти, превратились уже в настоящих умудренных опытом стариков.
Район Шварцвассерр[121], 27 апреля 1945 года
Громыхая гусеницами по улицам Баутцена, бронированные машины покидали город. Мост через речку оказался взорванным, и нам пришлось продираться в объезд по узким переулкам, чтобы переправиться через нее по миниатюрному временному мосту. Механики-водители показывали настоящие чудеса экстремального вождения, ведь самоходкам, длина которых вместе с пушкой составляла восемь с половиной метров, обогнуть дома в таких условиях было далеко не просто.
Одному штурмовому орудию так и не удалось проехать по временному мосту – оно соскользнуло с него, перевернулось и лежало кверху днищем подобно черепахе, являясь немым предупреждением для всех механиков-водителей.
С невероятными усилиями мы наконец-то достигли западной окраины города и вышли на простор. Однако, к великому сожалению, вторая рота все же потеряла в Баутцене еще две самоходки, и в нашем распоряжении осталось всего семь боевых машин. С пехотой на борту они устремились на запад.
Я уселся в автомобиль канцелярии роты вместе с гауптфельдфебелем Штраусом и принялся подписывать целый ворох бумаг – бумажная волокита не прекращалась даже во время боевых действий. В это время далеко впереди со стороны головы колонны бронетанковой группы послышался шум боя. Пришлось пересесть в свой «Фольксваген», и Бемер, ставшими уже привычными движениями, погнал его вперед вдоль длинной вереницы машин.
Возле лесочка мы догнали головную самоходку роты.
– Что случилось, Боргман? Почему вы остановились?
– Не знаю, господин обер-лейтенант. В лесу впереди нас встали бронетранспортеры.
Вскоре выяснилось, что остановка вызвана всего лишь поломкой одного из БТР, из-за чего оборвалась связь с передовым отрядом бронетанковой группы. Тогда я вскарабкался в боевой отсек самоходки номер 221 и сказал:
– Такое больше не должно повториться, Боргман. Вам следует быть более внимательным, а теперь быстро объезжайте этот проклятый драндулет!
Самоходки второй роты с трудом обогнули поврежденный бронетранспортер и достигли опушки леса, где на высоте стояли штурмовые орудия и вели беглый огонь в северном направлении. Тогда наши боевые машины разошлись веером и лихо стали подниматься наверх, откуда открылся вид на небольшое селение Хорка. К нашему удивлению, мы увидели улепетывавших в сторону близлежащего леса солдат, одетых в форму защитного цвета. Я дал команду двигаться вперед, и вскоре рота была уже в Хорке. Повстречавшийся нам местный житель сказал, что русские убежали не только в лес, но и в западном направлении, ведь там боевого охранения еще не было.
Мы повернули налево и через некоторое время были уже у каменоломни. Оттуда также просматривалось небольшое село, из которого иваны тоже в спешном порядке удирали под защиту большого лесного массива.
В Хорке никто из нас не сидел без дела – машины следовало поскорей заправить, поскольку начинало уже темнеть, а ночью предстояло продолжение наступления. В этом деле нам здорово мешала русская артиллерия, периодически обстреливавшая село.
На часах пробило уже одиннадцать часов вечера, когда боевая бронетанковая группа снова пришла в движение. Около полуночи ее передовой отряд достиг восточной окраины населенного пункта Науслиц, и в то же мгновение на земле разверзся ад – сгустившуюся ночную темноту стали прорезать всполохи от выстрелов. Оказалось, что русские расположили там противотанковые пушки, которые открыли по нас беглый огонь. К ним добавилась и непрерывная стрельба бронетранспортеров и САУ.
Тогда я приказал роте взять вправо, выдвинуться в поле и накрыть восточную окраину Науслица, а также опушку леса осколочно-фугасными снарядами. К выстрелам наших самоходок добавилась и стрельба артиллерийских орудий, быстро занявших огневые позиции и открывших огонь по лесу. В сполохах от их выстрелов можно было видеть, как иваны пытались искать спасения в бегстве. Постепенно их огонь на восточной окраине населенного пункта начал стихать, а потом и вовсе прекратился. Теперь по нас продолжала стрелять только русская дальнобойная артиллерия. Калибр у нее был очень большой, а била она весьма метко.
Я бросился к своему «Фольксвагену» и сказал Бемеру:
– Вперед! Едем в это захолустье! Пехота уже давно должна была прочесать его!
Бемер врубил передачу и, несмотря на темноту, помчался в сторону силуэтов домов. Между тем обстрел тяжелой артиллерией продолжался – вокруг нас в воздух то и дело взмывали гигантские огненные фонтаны, осыпая открытый кузов машины комьями земли, а мимо с неприятным звуком пролетали осколки. Наконец мы достигли окраины Науслица, поехали по его ухабистой улице и встретили в центре командира боевой группы майора Люке.
– Хорошо, что вы появились, – сказал
