И наконец, мучила душевная рана по имени ненависть, способная вечно истязать и разрушать.
Чтобы за все это отомстить, он вполне мог еще немного подождать.
Ланкау заметил свою жертву, когда Брайан срывал цветок у пешеходного моста. С трудом опустившись на крышу колоннады, он положил бинокль рядом с пистолетом.
Его пистолет — один из худших видов оружия, запущенных в массовое производство. Говорили, он погубил больше друзей, чем врагов. «Тип 94», или «Сики Кэндзю 94» (таково правильное обозначение), — один из немногих примеров того, что, когда дело касается мелких механизмов, ошибаются даже японцы.
Пистолет ненадежный. Если обойма полная, бывало, пистолет срабатывал, когда его просто снимали с предохранителя: тот расположен удобно, но в очень заметном месте, над рукояткой.
Однако в коллекции Ланкау это был единственный пистолет с глушителем.
Впервые он его увидел у одного давнего делового партнера. Японец, для которого время остановилось: сам он соблюдал традиционные ритуалы. Прохладным летним днем в Тоёхаси он, будучи хозяином, с гордостью вынул его из старой тряпицы и стал рассказывать, как надежно пистолет защищал его на протяжении жизни, несмотря на дурную славу.
Ланкау столь откровенно ему позавидовал, что уже через месяц получил его в подарок в партии разнородного груза.
Хозяин совершил этот жест из свойственного японцам гостеприимства, чтобы его честь не пострадала.
Но с тех пор совместных дел они больше не вели.
Должно быть, японец ожидал, что Ланкау с вежливой формулировкой подарок вернет.
Но он этого не сделал.
Оружие он регулярно смазывал и испытывал. Звук выстрела с глушителем не был похож на тот хлопок, что обычно бывает в кино. Звуки напоминали выстрелы — пусть краткие и очень сильно приглушенные, но все же выстрелы. Ланкау огляделся. В тридцати метрах, в пределах слышимости, — никого. В «Даттлере», городской достопримечательности и одном из лучших ресторанов региона, все совершенно как всегда. В это время года редко кому хотелось гулять на окраине Шлоссберга.
Тут Ланкау пришлось согласиться с Петером Штихом.
Широколицый смотрел вниз, прижимая больной глаз. Ему в этот день движение канатной дороги тоже показалось очень медленным.
Когда кабинка скрылась за деревьями, он схватил пистолет и растянулся на крыше. По его опыту цель должна оказаться близко, чтобы не осталось сомнений: «сики кэндзю» нанесет меткий и смертельный удар. Это он на животных проверил. За прошедшие годы он огрузнел, и гоняться за добычей ему стало не по силам.
Надо, чтобы жертва сама подошла к нему. И вот она совсем рядом.
Секунду мужчина оставался в поле зрения, а затем скрылся под кронами деревьев. Арно фон дер Лейен еще не утратил юношеской гибкости. Разумеется, он изменился — Ланкау его другим запомнил, но это он. Ланкау почувствовал в своем дыхании сладость, как будто уже утолил жажду крови. Человека, который стоит так близко, он уже давно хотел встретить при подобных обстоятельствах.
Ничего не подозревающего и на расстоянии выстрела.
Под Ланкау медленно и глухо раздавались шаги. Судя по всему, Арно фон дер Лейен ищет могилу Герхарта Пойкерта. Ланкау сделал протяжный вдох. С таким человеком, как Арно фор дер Лейен, ничего невозможно знать заранее. Это их последняя встреча, и на этот раз Ланкау рисковать не станет. Как только он отнимет жизнь у этого подлеца, из-за которого потерял зрение и благопристойный вид, вопрос будет закрыт. Выстрелит он без колебаний.
От тропинок с разных сторон послышались голоса. Юные, но не детские. Ланкау беззвучно выругался. Молодые люди могут очень неожиданно нарушить покой. Для них не существует ни уважения к личному пространству, ни естественных преград. Не успеешь оглянуться, а они вдруг вылезают из кустов.
Шорох шагов под ним стих.
Глава 42
Постепенно росли влажные пятна на коленках. Вновь сев на корточки, Брайан тоскливо вздохнул, вглядываясь в раскинувшийся под ним пейзаж. Сливались крыши домов и зеленые оазисы плоской долины. Так горько он уже много лет не плакал. Затем он рухнул на колени.
Доносившийся сверху беззаботный детский смех, острый запах смолы, расстилавшийся перед ним опрятный пейзаж вызвали чувство тоски, подобного которому он прежде не испытывал. Не было и следа могильной плиты, под которой лежал его лучший друг.
Закусив верхнюю губу, он поднял взгляд, проклиная себя за то, что не спросил у Петры адрес. Может, он ее указания неправильно понял. Наверное, она неточно выразилась или специально его запутала.
Он встал. Опустил плечи. В аккуратном пейзаже и кипящем суматохой городе растворилось его желание во всем разобраться.
Он был уверен: здесь Джеймс обрел последний покой.
В наступившей на мгновение тишине он склонил голову, вспоминая друга. Затем аккуратно разгладил лепестки увядшего цветка и огляделся, ища, куда бы его положить. Будь здесь надгробный камень, он бы положил его туда.
В конце колоннады он на секунду задержался, оглядывая закрытое маленькое здание посреди мемориала. В паре шагов среди листвы, огибая мемориал, пряталась небольшая тропинка. Судя по коричневой земле и истоптанным обнаженным корням, по ней постоянно ходят.
Там он еще не искал.
Он сделал несколько шагов, и вдруг раздался неожиданный звук. Легкий, почти неслышный щелчок. Здесь он точно казался чужеродным.
Подозрения редко встречают сопротивление. В отличие от положительных эмоций подозрение возникает само собой и без предупреждения — и даже без оснований. Но в данном случае оснований вполне хватало.
Петра Вагнер, Марианна Деверс и фрау Реман — все они в тот или иной момент имели какое-то отношение к Крёнеру. Человеку, который когда-то покушался на его жизнь и не имел ни малейшего желания ворошить прошлое.
И этот звук. Почти неслышный щелчок. Под реальное и убедительное подозрение можно все что угодно подогнать.
Поэтому Брайан остановился, незаметно спрятался в зарослях, окаймлявших тропу, и стал ждать.
В поле зрения Брайана — меньше чем в пяти метрах — появился дьявол, как будто не желающий возвращаться в преисподнюю. На платформе, спускавшейся с крыши здания, на мгновение замерла фигура, внимательно смотревшая на тропу у ног Брайана. А затем Брайан узнал этого человека.
С земли поднималась влажность, но его самого как будто высушили. Он и не думал, что когда-нибудь вновь увидит это отвратительное широкое лицо. На этой земле никто не смог бы удивить его сильнее. Он ведь уже почти тридцать лет как в могиле — в ледяном Рейне. Брайан вспомнил, как широколицый исчезает в волнах, раненый и неспособный сопротивляться.
Его присутствие воплощало собой ночной кошмар, который Брайану даже привидеться не мог.
