Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Девочка без ошибок одолела отрывок до конца. Разумеется, не соблюдая интонации белого стиха. По крайней мере она понимала, что читает поэзию, произнося фразы невыразительным детским голосом, осторожно выговаривая незнакомые слова. Это усиливало впечатление. Слезы обожгли мужчине глаза — впервые с тех пор, как он выяснил правду об Орландо.
Тогда-то все и началось. Похоже, именно эти два случая, загадочным образом связанные с памятью Орландо, — тот, когда Морис заметил слезы во взгляде Хильды, ну и тот, когда он сам едва не прослезился, слушая невинный детский голосок, — были единственными в его жизни, свободными от эгоистических мыслей. Причем первый из них привел к новому браку, а второй — к удочерению Филиппы. Он и теперь не пытался понять, разочарован ли такими последствиями. Он даже не знал, чего хотел тогда. Отсутствие ожиданий и придавало незабываемым минутам особую чистоту: в сердце зажигалось нечто похожее на доброту. Мистер Пэлфри полагал, что забыл боль утраты, но вот она вернулась к нему, пусть и не с прежней остротой, зато сковала сразу все тело тяжестью и тоской по погибшему сыну и нерожденным детям, отцом которых он мог бы стать, по разоренной библиотеке Пеннингтона и этой странно одетой девочке, что вышла ему навстречу по золотой предзакатной лужайке давно умершим июньским вечером десять лет тому назад.
10
В памяти Филиппы обратная дорога на Дэлани-стрит предстала в виде сплошного белого пятна. Время пути совершенно стерлось, как если бы девушке вкололи наркоз и тело перемещалось само по себе. Впоследствии перед мысленным взором всплывало лишь одно: вот она догоняет автобус, ловит скользкий поручень, задыхается от испуга, кто-то из пассажиров больно дергает ее за руку и втаскивает в салон…
На улице было очень тихо. Нимбы фонарей выхватывали из вечерних сумерек длинные серебристые полосы дождя; за разрисованными окнами «Слепого попрошайки» мерцали зеленые и красные огни. Филиппа повернула ключ в замке, осторожно закрыла за собой дверь и, не включая света, бесшумно поднялась по лестнице. Мэри Дактон услышала шорох и окликнула дочь из кухни — должно быть, готовила заправку к салату на ужин; в коридоре крепко тянуло уксусом. Таким же запахом встречал Филиппу дом на Кальдекот-Террас, когда она вернулась после визита в Севен-Кингз. Переживания перемешались воедино, и старая боль приумножила новую. Голос матери прозвучал счастливо и приветливо. Наверное, она одолела свой страх. Может, даже решила, что им не стоит переезжать.
Девушка прошла на кухню. Мать обернулась, чтобы поздороваться. Улыбка умерла на ее губах. В лице, так похожем на лицо дочери, не осталось ни кровинки.
— Что с тобой? — прошептала женщина. — Что произошло? Что случилось, Филиппа?
— Почему ты не зовешь меня Розой? — промолвила девушка. — Как сегодня вечером? Ты ведь крестила меня с этим именем. Я была Розой, когда чуть не погибла от твоих рук. И когда ты решила избавиться от меня. И когда сдала меня чужим людям.
В кухне повисла тишина. Мать нащупала стул и медленно опустилась.
— Я думала, ты знаешь. Там, в Мелькум-Гранж, я сразу спросила, все ли тебе известно. Ты ответила «да».
— Я тогда считала, что речь идет об убийстве той девочки, о том, почему нам пришлось расстаться. Что еще могло прийти на ум в такой ситуации? Разве ты не догадывалась?
— И потом, — продолжала женщина, будто бы не услышав ни слова, — мне было здесь так хорошо, вот я и молчала. Хотела вычеркнуть прошлое. Уверяла себя, что мы совсем другие люди, никак не связанные с теми персонажами. Два месяца — это все, чего я желала. Они стали бы лучшим воспоминанием за долгие годы, как бы ни сложилась жизнь дальше. Но я собиралась поговорить об этом. В конце концов ты узнала бы правду.
— О да! Наверняка не раньше, чем полностью свыклась бы с тобой и не пожелала разлуки. Боже, какое блестящее решение вопроса! А я-то гадала, откуда у меня этот дар — хитроумно плести интриги, хотя бы и в мыслях? Ну а как насчет отца? Он тоже ненавидел меня? Или попросту струсил встать у тебя на дороге? Как же, ведь наш тихоня только одно и умел — насиловать маленьких девочек! Что же надо сделать с мужчиной, чтобы он пошел на подобную мерзость, лишь бы самоутвердиться?
Мать вскинула голову, словно собиралась — и могла — что-то возразить.
— Не надо винить отца. Он и впрямь не хотел тебя отдавать. Это я убедила его, что для тебя так будет лучше. И оказалась права, разве нет? Где ты была бы сейчас, останься тогда с нами?
— Да неужели я принесла вам столько забот и горя? Почему нельзя было потерпеть? О Господи, зачем я вообще тебя нашла?
— Я пыталась. Пыталась любить. Но ты ничем не отвечала на мои чувства. Плакала не переставая. Не давала даже кормить себя грудью.
— Скажешь, это я отвергла тебя? — воскликнула Филиппа.
— Нет. Но именно так мне казалось в то время.
— Я была младенцем! Дети не выбирают, они должны любить родителей, чтобы выжить!
С покорностью, которая просто взбесила девушку, мать спросила:
— Хочешь, я уйду прямо сейчас?
— Нет, я сама ухожу. Найду где остановиться. С моими связями в Лондоне это нетрудно. Не обязательно даже возвращаться на Кальдекот-Террас. Ты же можешь пожить здесь, пока не истечет срок аренды. А там подыщешь другое место. Я пришлю кого-нибудь за картиной. Прочее оставь себе.
В ответ еле слышно прошелестело:
— Ты простила мне убийство той девочки. Разве то, что я сделала с тобой, настолько ужаснее?
Филиппа не ответила. Подхватив свою сумочку, она бросилась к двери, однако на пороге все-таки обернулась.
— Не желаю тебя больше видеть, — в последний раз обратилась девушка к матери. — Разве что мертвую. Лучше бы тебя повесили.
11
Филиппа удерживала закипающие слезы, пока не оставила Дэлани-стрит позади, и тогда лишь дала волю бурным рыданиям. Распустив золотые волосы, она бежала, словно безумная, под проливным дождем, не замечая ударов подпрыгивающей сумочки. Внутреннее чутье направило ее в темноту безлюдного бечевника, однако ворота были давно закрыты на ночь.
Филиппа заколотила по ним кулаками, заранее зная, что створки не поддадутся, и снова бросилась бежать. Лицо ее блестело от слез и дождя. Девушке хотелось выть от боли; она ничего не видела перед собой и уже не разбирала дороги. Внезапно правый бок свело судорогой, как если бы туда вонзили нож. Беглянка перегнулась пополам, глотая сырой воздух, точно утопающий, ухватилась за перила и стала ждать окончания приступа.
За перилами темнели высокие деревья. Даже сквозь ливень Филиппа чувствовала запах канала. Она утерла слезы и прислушалась. Ночь переполняли таинственные звуки. Послышался громкий вой, зловещий и чужеродный, полный дикого отчаяния, сравнимого с ее собственным. Где-то ревело животное; значит, неподалеку зверинец Риджентс-парка.
Слезы по-прежнему бежали по щекам, но уже спокойными, ровными ручьями. Девушка побрела сквозь ночь. Город был исчерчен огнями, свет сочился изо всех его ран. Фары машин слепили глаза, багровые сигналы светофоров растекались по мокрой дороге кровавыми лужами. Дождь уже падал отвесной стеной. Одежда Филиппы отяжелела, волосы липли к лицу и глазам. Губы щипала соль, как будто беглянка хлебнула морской воды.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
