Тупая боль разливается по телу.
" Черниговский, зараза, точно сломал пару ребер," — проносится в голове, на долю секунды отвлекая от мыслей о Ксюше.
Дьявол! Как же сильно я его ненавижу! Разбитого носа и пары ребер слишком мало, чтобы заглушить в себе это чувство.
Ненавижу его! И от этой ненависти еще больше схожу с ума.
Ненавижу! За то, что объявился в нашей жизни спустя столько лет! За то, что заварил всю эту кашу! За Ксюху, которая любит и прощает ему всё!
Ненавижу!
На минуту прикрываю глаза и пытаюсь успокоиться.
"Позже! С Черниговским и своей необузданной ненавистью разберусь позже! Сейчас важнее другое!"
Кручу в руках телефон, ожидая звонка Тимура, а внутри нарастает нехорошее предчувствие. Мой нюх на неприятности меня редко подводит.
Пятнадцать минут. Тишина. Запускаю пятерню в волосы и сжимаю со всей силы. Не знаю почему, но сейчас, сидя в уютном и теплом салоне авто и глядя, как за окном ветер порывами гнет ветки деревьев, злюсь на Ксюшу. За ее глупый побег, за то, что не взяла телефон, за вспыльчивость и поспешность, за то, что опять ее потерял.
Упиваюсь злостью и клянусь самому себе, что забуду. Ее. Навсегда. Только отчего-то от этого обещания на душе все тяжелее. Я без нее не смогу. Сломаюсь. Сопьюсь. Погибну. Слишком люблю ее. Слишком привык. Слишком больно.
Лишаться надежды всегда слишком больно…
Двадцать минут. Понимаю, что за это время можно сто раз обойти дом и заглянуть в каждый угол. Списываю на то, что Черниговский — тормоз, да и, возможно, общается с дедом. И снова жду.
Хочется курить. Когда нервы на пределе, иначе не могу. Но я обещал не светиться. Подвести не имею права, значит — сижу дальше.
Слежу за секундной стрелкой на часах и медленно схожу с ума. Где же он? Почему чертов телефон молчит. Почему Тимур до сих пор не выходит.
Предчувствие беды все острее вонзается в сердце и я срываюсь.
Хлопок двери.
Черный забор.
"Что ж у этого семейства за любовь к черному-то такая?"
Звонок.
На встречу выходит очередной дед. Не особняк, а дом престарелых, честное слово! Хотя с другой стороны, странно. Когда приходил сюда за Шефером на воротах сидели два бугая из охранного, а сейчас… Видимо, дела у старика и правда хреново пошли.
Улыбаюсь. Старик думает, что ему, а я просто рад, что не придется с боем прорываться к дому. Обезвредить деда— не проблема.
— Вам кого? — с ходу налетает на меня пенсионер, не удосужившись поздороваться.
— Я за Тимуром, он сказал зайти за ним, если задержится.
— Не положено, — бубнит тот.
— Чужим не положено, — не замечая должной реакции с моей стороны, повторяет намного громче, словно своему старому другу со слуховым аппаратом, и резко закрывает дверь перед моим носом.
Только разве меня остановишь? Звоню снова и колочу по железу кулаком, немного жалея деда: откроет — не посмотрю, что в отцы годится, сломаю нос, чтоб неповадно было по-хамски вести себя с гостями.
Но в этот момент раздается оглушительный хлопок.
Выстрел.
Этот звук я не спутаю ни с чем.
— Сука, — ору и с новой силой пытаюсь выломать черный кусок железа.
Стараюсь ни думать, ни представлять, что там произошло. Просто со всей силы хреначу по металлу в попытках прорваться на помощь. В надежде не опоздать! С верой, что Ксюши в этом долбанном Ермолаевском замке не было, что мы ошиблись! Вот только внутреннее чутье горланит об обратном…
К моменту, когда раздается второй хлопок, мои руки уже содраны в кровь, но прорваться не получается. Ору, как сумасшедший, чтобы впустили, но в ответ тишина.
Безнадежная, отчаянная, пугающая!
Отбегаю к машине и сажусь за руль. Сдаю назад. Педаль газа до упора. И со свистом шин резко вперед.
Удар. Скрип. Треск.
Подушка безопасности бьет в грудь и заслоняет глаза, но, главное, чувствую: помогло. Выбираюсь наружу и только сейчас замечаю клубы дыма, валящие через окна второго этажа.
Не раздумывая, по узкой, прочищенной от снега дорожке несусь к дому, из которого выскакивают в панике какие-то женщины в допотопной спецодежде и несутся навстречу, спасаясь и откровенно мешая продвигаться вперед.
Останавливаю одну из них: напугана, почти в панике.
Трясу со всей дури, чтоб привести в чувство.
— Стоять! — ору ей в лицо. — Скорую и пожарных! Срочно! Поняла?
Та кивает, немного придя в себя, а я спешу вперед.
Чертов дом!
Старый, хламный, ветхий, что ли. Понимаю, что такой сгорит на раз-два.
Открываю дверь и в нос бьет удушливый запах гари.
— Черниговский! — надрываюсь в диком крике, но ответа нет. Боже, как же в эту секунду я надеюсь, что Ксюши здесь никогда не было.
Закашливаюсь и пытаюсь вздохнуть глубже, чтобы найти силы проорать вновь:
— Ксюша! Тимур!
Затыкаю нос рукавом куртки и начинаю метаться по дому в их поисках, но сквозь пелену едкого дыма ни хрена не видно.
Два выстрела и тишина в ответ пугают до дрожи в коленях.
— Господи, — вою в рукав, никак не находя среди кучи комнат ни Тимура, ни Ксюши. — Молю, сбереги мою девочку! Дай ей шанс! Меня накажи, только не ее!
Сквозь дым нахожу лестницу и поднимаюсь в эпицентр пожара. Видимость на нуле. Кислород тоже уверенно стремится к этой отметке.
— Нет, — вырывается неистовый стон, когда в коридоре на полу замечаю два неподвижных тела.
В дыму, на пороге смерти — они все равно вдвоем. Вместе. Рядом.
Даже здесь ощущаю себя лишним и до безумия завидую Черниговскому. Прямо сейчас хочу быть на его месте: умирать с ней, а не задыхаться в стороне!
На ватных ногах пробираюсь ближе. Даже если опоздал, сгореть им здесь я не дам.
Хватаю Ксюшу и понимаю: жива.
Не опоздал!
Не лишний!
Она что-то бубнит и изможденно держится кулачками за края куртки Черниговского, не отпуская его от себя даже в таком состоянии.
Тяну ее сильнее, отрывая от парня, и прижимаю к себе. Сквозь тонкую ткань футболки на ее теле ощущаю биение сердца.
Она жива!
Все остальное теперь неважно!
Откуда берутся силы, не знаю. Несу ее по коридору, закрывая родное лицо девчонки от дыма своим шарфом, спускаюсь по лестнице и бегу к выходу.
На улице в снег мы валимся оба.
Глоток воздуха. Легкие горят и готовы вывернуться наизнанку. Но вместо этого смотрю на Ксюшу, холодными от снега руками глажу по лицу и умоляю очнуться.
