— Чисто сработано, шеф, — сказала Пеппер. — Очень чисто.
— Да, — ответил Деклан. — Я тоже так думаю.
Голосуя по делу «Митчелл против Вандердампа», судьи разделились поровну: 4:4. И решающим вновь оказался голос самого младшего из них. Голосованию предшествовала оживленная и пылкая дискуссия. Как правило, председатель суда «дебатов» не одобрял, предпочитая переводить судейские разногласия на почву более спокойную — в сферу письменных заключений и ссылок на прецеденты. «Девять старых пердунов перебрасываются записками». Однако данный случай был необычным, и Деклан, полагая, что некоторое количество персональных стычек сможет разрядить обстановку, таковые допустил.
Четверо судей, высказавшихся в пользу Митчелла, опирались на довод (формальный), согласно которому поправка вступила в силу до выборов и потому избрание Вандердампа было незаконным. Четверо других, проголосовавших за то, чтобы позволить Вандердампу занять пост президента на второй срок, исходили из принципа более широкого, а именно из того, что его избрал, поправка там или не поправка, народ — тот самый, который «Мы, народ».[115]Эти же четверо были полностью согласны с последними (во многих смыслах) словами Грейдена Кленнденнинна о том, что Двадцать вторая поправка была «направлена в будущее».
Страсти накалились не на шутку. Несколько раз было даже произнесено слово «проклятье»; кое-кто стучал кулаком по столу; кое-кто тонко намекал на неподобающие мотивы своих противников; председателю суда несколько раз пришлось произнести такие слова, как «Ну, перестаньте» и «Прошу вас». В какой-то момент Криспус, склонившись к Пеппер, прошептал: «Это будет почище чемпионата мира по рестлингу».
— Сильвио, — сказал, к примеру, судья Готбаум, — ты полностью искажаешь слова Бернстайна.[116]
— Ничего я, черт меня подери, не «искажаю».
— Ну так, к твоему сведению, перед нами законная, черт ее подери, конституционная поправка. Конгресс есть окончательное выражение воли «народа». Он обладает преимущественным правом легитимности и потому может отменять все — даже результаты выборов.
— Я согласна с Мо, — заявила Рутинерша Рут. — Здесь работает в точности тот же принцип, что и при судейском надзоре. Мы снова возвращаемся к «Марбери». И если вам угодно ссылаться на судебную практику, так загляните в статью Билла Тринора в «Стэнфордском правовом ревю».[117]При рассмотрении «Марбери» судья Маршалл сказал: «У нас правит закон, а не люди». Поправка, принятая на основании «Мы, народ» и с использованием конституционного процесса, обладает законным преимуществом перед результатами любых выборов.
— Ты произносишь слова «результаты выборов» так, точно речь идет о какой-то абстракции!
— Ничего подобного.
— Да уж какое там «ничего».
— Ну хорошо, — в конце концов произнес председатель суда. — Думаю, мы охватили все аспекты проблемы.
— Кто охватил, — фыркнул Сильвио, — а кто и прошляпил.
— Чушь!
— Хорошо, — повторил Деклан. — Всем спасибо.
И наступило тяжкое безмолвие, подобное тому, что повисает над полем сражения, когда смолкают пушки.
— Судья Картрайт? — произнес Деклан. — Вам слово.
Глава 33
5-4: ВЕРХОВНЫЙ СУД ОТВЕРГАЕТ ИСК МИТЧЕЛЛА, РАСЧИЩАЯ ДЛЯ ВАНДЕРДАМПА ПУТЬ КО ВТОРОМУ СРОКУ
Составляя от имени большинства проект решения по делу «Митчелл против Вандердампа», судья Картрайт писала: «Высказываясь в пользу президента, мы всего лишь применяем принцип суверенитета народа, составляющий основу нашего подлинно основополагающего документа: „Мы исходим из той самоочевидной истины, что… если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье“».[118]
Деклану она сказала:
— Когда становится совсем уж туго, перепуганные до смерти люди хватаются за цитаты из Декларации независимости.
— Что ж, это не худшее из прикрытий, — ответил Деклан. Сам он проголосовал за Митчелла (хоть и зажал при этом нос), избавив тем самым Пеппер от публичных поношений за то, что она сыграла на руку «нашему главному женолюбу», как теперь именовали в средствах массовой информации Председателя Верховного суда США. — И знаешь, Пеп, то, что ты написала, — это, в каком-то смысле, твоя собственная декларация независимости.
Перед зданием суда состоялось несколько демонстраций, призывавших к импичменту Пеппер, на нее дождем сыпались письма с угрозами смерти. Она и Рутинерша Рут (также проголосовавшая за Митчелла) даже вступили по этому поводу в своего рода соревнование — спорили на деньги о том, в чьей ежедневной почте угроз окажется больше и к кому из них приставят больше охранников.
Сколь ни спорным было это решение, все понимали, что спорным оказалось бы и любое другое. К тому же кризис наконец миновал, а это позволило людям вздохнуть с облегчением. И хотя несколько сенаторов осудили, бия ногами в пол, «имперский характер судопроизводства», конгресс, как целое, об импичменте даже не заговаривал.
Меньше чем через час после того, как суд обнародовал свое решение, президент Вандердамп обратился с экранов телевизоров к народу Америки. Он поблагодарил суд и сообщил, что уходит в отставку, каковая «вступит в силу девятнадцатого января» — то есть за день до инаугурации. Сменить его предстояло вице-президенту Шмидцу, который прямо на следующий же день должен был снова принести на глазах у всей страны присягу, дабы занять пост, который суд признал законно принадлежащим президенту Вандердампу. Таким образом, Шмидц становился первым в истории президентом, присягавшим два дня подряд.
А через несколько часов после обращения Вандердампа на экранах телевизоров появились, рука об руку, спикер палаты представителей и лидер сенатского большинства, принадлежавшие, кстати сказать, к разным политическим партиям, — появились, чтобы призвать законодательное собрание страны к отмене Двадцать восьмой поправки. Большинство членов конгресса тут же принялось на все лады расхваливать этот шаг; ожидалось, что соответствующий законопроект пройдет в нем на ура и в самом скором времени будет передан штатам для ратификации. Тому имелась простая практическая причина: лидер большинства собирался через четыре года выставить свою кандидатуру на пост президента, и его вовсе не утешала мысль о том, что, победив ценой огромных усилий на выборах, он окажется лишенным даже возможности помышлять о втором сроке. Демократия имеет свои недостатки, однако она умеет исправлять их самостоятельно.
