для владельца дерева, но такой очаровательный с виду и в движениях — неустанно сновал вверх и вниз. Саиджа заставил себя следить за ним глазами, ибо это давало отдых его мыслям от той тяжелой работы, какую им пришлось выполнять, едва взошло солнце: от мучительного ожидания. Вскоре чувства Саиджи облеклись в слова, и он стал петь о том, что происходило в его душе. Конечно, я предпочел бы прочесть вам эту песню на малайском языке, который по благозвучию не уступает итальянскому:
Смотри, в листве на ветках пальмы-клаппы Себе баджинг проворный ищет корм.
То вверх, то вниз, направо и налево,
Мелькает он стремительнее птиц.
Что ищешь ты, баджинг, найдешь, бесспорно.
Тебе желаю счастья от души!
Но тщетно сердца моего усладу
Я жду под сенью дерева джати.
Уже давно баджинг наполнил брюшко
И спит спокойно в гнездышке своем.
А сердцу моему нет утоленья,
И безответным остается зов:
«Адинда!»
И все еще никто не показывался на тропе, что вела от Бадура к кетапановому дереву.
Взгляд Саиджи упал на бабочку, которая, очевидно, радовалась наступающему теплу.
Смотри, похожий на цветок крылатый,
Среди цветов порхает мотылек.
Меж них свою возлюбленную ищет:
Его пленил душистый кенари [153] .
Что ищешь, мотылек, найдешь, бесспорно.
Тебе желаю счастья от души!
Но тщетно сердца моего усладу
Я жду под сенью дерева джати.
Уже давно в блаженном поцелуе
К цветку приник влюбленный мотылек.
А сердцу моему нет утоленья,
И безответным остается зов:
«Адинда!»
И все еще никто не показывался на тропе, что вела от Бадура к кетапановому дереву.
Смотри, как ярко светит в небе солнце
Высоко над грядою варинги;
Оно хотело бы в объятьях влажных моря
Желанную прохладу обрести.
Что ищешь, солнце, ты найдешь, бесспорно.
Тебе желаю счастья от души!
Но тщетно сердца моего усладу
Я жду под сенью дерева джати.
Уже давно спустилось солнце в море,
И ночи мрак окутал все кругом.
А сердцу моему нет утоленья,
И безответным остается зов:
«Адинда!»
И все еще никто не показывался на тропе, что ведет от Бадура к кетапановому дереву.
Когда на небе блеск утратят звезды,
А на земле свой аромат — цветы,
И утолится всех сердец томленье,
И дикий зверь исчезнет из лесов,
И солнце ход обычный свой изменит,
И средь планет заблудится луна,
И все ж моей Адинды не дождусь, —
Тогда, крылами светлыми блистая,
На землю ангел спустится с небес;
Под деревом увидит труп Саиджи,
Чей безответным оставался зов:
«Адинда!»
И все еще никто не показывался на тропе, что ведет от Бадура к кетапановому дереву.
Перстом на труп недвижный указуя,
Он обратится к ангелам другим:
— Взгляните, братья! Хладными устами
Мертвец к цветку приникнул мелатти.
Саиджу верного, кто ждал Адинду,
Пока не наступил его конец,
Мы не должны оставить в смертном прахе, —
Его любви наградой будет рай.
И мертвые уста тогда раскрою,
В последний раз Адинду призову.
И мелатти цветок я поцелую —
Моей Адинды драгоценный дар...
Адинда... Адинда!..
И все еще не было никого на тропе, ведущей от Бадура к кетапановому дереву.
О! Под утро она, наверно, впала в глубокий сон, утомленная бодрствованием в течение многих ночей. Наверно, она не спит уже не одну неделю; так оно и должно было быть! Не встать ли ему, и не пойти ли в Бадур? Нет! Это значило бы, что он сомневается в ее приходе.
Не окликнуть ли человека, что выводит там своего буйвола в поле? Человек был слишком далеко, а кроме того, Саиджа не хотел говорить об Адинде, не хотел спрашивать о ней... Он хотел ее видеть, ее одну и ее первую. О, наверно, наверно, она скоро придет. Да, он будет ждать, ждать...
Но если она больна или... умерла?
Как вспугнутый олень, помчался Саиджа по тропе, ведущей от кетапана к деревне, в которой жила Адинда. Он не видел ничего и не слышал ничего, хотя он мог кое-что услышать, ибо на дороге, у входа в деревню, стояли люди и кричали: «Саиджа, Саиджа!»
Но... должно быть, его поспешность и нетерпение помешали ему найти дом Адинды. Он долетел уже до того места, где кончается деревня, и как безумный повернулся и хлопнул себя по голове; как мог он пробежать мимо ее дома, не заметив его! Снова очутился он у входа в деревню и... боже, не сон ли это?.. Он снова не нашел дома Адинды! Еще раз промчался он обратно, но внезапно остановился, схватился обеими руками за голову, словно желая выгнать из нее безумие, и громко закричал: «Я сошел с ума, я пьян, пьян!»
Женщины Бадура вышли из своих домов и с состраданием смотрели на бедного Саиджу. Они узнали его и поняли, что он ищет дом Адинды, и знали, что нет дома Адинды в деревне Бадур.
Ибо, когда старшина района Паранг-Куджанг отнял буйвола у отца Адинды...
Я предупреждал тебя, читатель, что мой рассказ будет однообразен...
... то мать Адинды умерла с горя. А младшая сестренка Адинды умерла потому,
