кивнула она.
— Ну, вот и хорошо, — сказал Демидов, словно успокаивая самого себя.
Он выпрямился, автоматическим движением поправив ремень на гимнастерке, посмотрел на скорчившегося в углу немца, перевел взгляд на лежавшего у входа окровавленного Коростылева и молча вышел. Женя обхватила голову руками, стараясь не смотреть на убитого разведчика. Так близко сталкиваться с гибелью своего товарища ей еще не приходилось. У нее возникло ощущение, что смерть прикоснулась к ней самой. Но сейчас ей не было страшно никакой смерти, и это казалось странным.
Снаружи снова раздались выстрелы. Это стрелял из своего пулемета броневик. Он вел огонь сначала по траншеям, потом по дзотам. Женя увидела, как сразу налилось злостью лицо Сукачева, он схватился за ручки пулемета и нажал на гашетку. По стенам блиндажа, оглушая и заставляя забыть обо всем остальном, заметалось грохочущее эхо выстрелов. Сукачев бил прицельно и короткими очередями, но попадал ли он в кого-нибудь, Женя не знала. Ей хотелось заткнуть пальцами уши, чтобы не слышать этого оглушающего эха. Женя ждала, когда закончится грохот выстрелов, чтобы перевести дух, но Сукачев все стрелял и стрелял, и ей казалось, что стрельба никогда не кончится.
В блиндаж вдруг, тяжело дыша и никого не видя, влетел Коваленок. Остановившись у входа, он пробежал глазами по стенам, задержался взглядом на рации, при этом Жене показалось, что он даже не заметил ее, и кинулся к ящику с гранатами. Торопливо хватая за длинные ручки, он сложил их на руку, словно охапку дров, и выскочил наружу, откуда доносился непрерывный автоматный огонь. Жене подумалось, что вслед за этим должны раздаться взрывы гранат, но стрельба вдруг прекратилась. Однако Сукачев не отпускал пулемет, пристально наблюдая за тем, что творилось на дороге перед дзотом. И Женя почувствовала, что над ней и всеми разведчиками нависла смертельная опасность.
Прикрываясь броневиком и огнем его пулемета, немцы вышли на дорогу, постепенно приближаясь к мосту. Тактика их была верной. Они хотели захватить траншею хотя бы около одного дзота. Взять сам дзот после этого не составляло никакого труда. Траншея находилась вне его огня, и дзот оказывался беззащитным. Это хорошо понимали и Демидов, и Гудков, находившийся со своей группой разведчиков во втором дзоте. Демидов с тоской смотрел на траншею Гудкова, не зная, кто у него еще цел, а кто уже погиб или ранен. Между двумя группами, хотя они и находились друг от друга всего в пятидесяти метрах, не было связи, и это не давало возможности координировать действия. Каждая группа защищалась самостоятельно и, хотя разведчики готовы были прийти на помощь друг другу, но в бою для этого надо выбрать самый нужный момент. Тот, который решит его исход. А для этого важно знать ситуацию на всей линии боя. Демидов и Гудков знали только то, что происходило на их участках.
Броневик остановился, немцы залегли за ним, и Демидов подумал, что немецкую машину подбил или Сукачев, или пулеметчик Гудкова. Это давало небольшую передышку. По открытому участку немцы не решатся на атаку, они сразу попадут под огонь. Правда, если они начнут наступать одновременно и от реки, и с дороги, защищаться будет трудно. Слишком не равны силы. К тому же немцы в состоянии подбросить атакующим подкрепление, а у разведчиков могут быть только потери.
Демидов лихорадочно искал выход из положения. У разведчиков почти не оставалось патронов, экономить приходилось на каждом выстреле. Он оторвал взгляд от дороги и повернулся к реке. Там было спокойно. Три немца, пытавшиеся прорваться к дзоту, лежали в тех же позах, в каких их застал огонь разведчиков. Война для них уже закончилась. Очевидно, после этой потери их командир не решился на повторную атаку. И это уже облегчало задачу. Когда нет угрозы с тыла, смелее смотришь вперед.
Демидов снова повернулся к дороге. Ему почему-то захотелось узнать, видят ли немцы своих убитых на берегу реки. Но кромка берега от броневика не просматривалась. Кроме того, ее прикрывал бруствер траншеи. И Демидову пришла в голову мысль запастись дополнительным оружием.
— Подкользин, — негромко крикнул он и, когда тот повернулся к нему, приказал: — Иди сюда.
Подкользин, пригнув голову, подошел к Демидову.
— Сползай к тем немцам, — Демидов кивнул в сторону реки, — и принеси их оружие. Оно нам сейчас очень пригодится.
Подкользин, не говоря ни слова, словно уж, перевалился через край траншеи и пополз к берегу. И в это время на дороге, чихнув черным дымом, зарокотал броневик. Немцы или исправили повреждение, или останавливались для того, чтобы перезарядить пулемет. В бруствер траншеи, визжа и поднимая фонтанчики пыли, стали вонзаться пули. Они летели непрерывно, не давая поднять голову, чтобы проследить за дорогой. И это было самым страшным. Немцы в любую минуту могли оказаться около траншеи и забросать ее гранатами. Невидимый враг во много раз опаснее того, который находится перед глазами. От невозможности что-то сделать Демидов сжал зубы и мысленно выругался самыми нехорошими словами.
Сукачев словно услышал его. Из амбразуры дзота застучал пулемет, и Демидов почувствовал, что немецкие пули уже не вонзаются в бруствер, заставляя сгибаться и прижиматься к стенке траншеи. Он поднял голову и осторожно выглянул из-за бруствера. Броневик находился в пятидесяти метрах от него. Теперь он поливал огнем не траншею, а дзот. Но Сукачев отвечал ему, и броневик не ехал, а полз, как улитка. Он боялся оторваться от солдат, шедших вслед за ним, потому что без него они оказывались беззащитными. Они уже и так находились под огнем. Подойдя ближе к мосту, немцы невольно изменили угол обстрела, открыв тех, кто оказался в самом хвосте группы. Демидов увидел, как два солдата упали, словно налетев на невидимый барьер. Это стрелял Коваленок. Он бил короткими очередями, точно прицеливаясь и экономя патроны. Именно его огонь изменил ситуацию. Броневик сначала остановился, а затем, все так же отстреливаясь, начал пятиться назад. Демидов вздохнул, но вместо облегчения почувствовал вдруг навалившуюся на него безумную усталость. Такую усталость, что тяжело было пошевелить рукой. Не хотелось ни двигаться, ни говорить.
Звякая тремя автоматами, которые держал за ремни в широкой ладони, в траншею свалился Подкользин.
— Вот, возьми, — сказал он, протягивая Демидову «шмайссер».
Затем засунул руку за пазуху, достал оттуда два рожка и тоже отдал их командиру. Вытер рукавом измазанной в земле гимнастерки лоб и направился к Коваленку. Тот взял автомат, покрутил его, словно видел первый раз, перед глазами и положил около ног. Подкользин достал из-за пазухи еще два рожка и тоже протянул их Коваленку.
Немцы перестали стрелять, под прикрытием
