Хотя он постучал со всей вежливостью, он вошел внутрь сразу же. Изабель должна знать, кто пришел. Если она не осознавала, что попросить разрешения войти было простой вежливостью, потому что он собирался присоединиться к ней, хотела она этого или нет, тогда ей пора понять это.
Она сидела, опершись на подушки, у изголовья кровати. Простыня была натянута высоко и заткнута под подмышки, и ее волосы спадали сияющими, золотисто-русыми волнами.
Рэнд остановился на мгновение, оцепеневший и утративший способность двигаться. Господи, она была прекраснее, чем ког-да-либо.
Придя в себя усилием воли, он пошел вперед, шагая в такт тяжелому биению своего сердца, и не останавливался, пока не достиг кровати, обрамленной занавесками балдахина, которые были собраны в складки у столбов по обе стороны. Рэнд оперся руками на тяжелое дубовое изножье кровати. Он смотрел на свою жену, заметив, как часто она дышала, как появился персиковый румянец, который окрасил ее кожу от изгибов груди до линии роста волос. Боль в паху вызвала слезы в уголках его глаз.
— Увы, моя леди, — сказал он со спокойным упреком, — вы спасли меня от виселицы. Чего вы хотите сейчас?
Зеленый огонь зажегся в ее глазах, и она подняла подбородок:
— Ты так говоришь, как будто предпочел, чтобы я не утруждала себя.
— Я сказал тебе воздержаться от каких-либо действий.
— Прости, но то, что происходит с тобой, касается также и меня. Мне хватило дурной славы одной из проклятых Граций Грейдонов. Я не горю желанием становиться известной еще и как вдова человека, повешенного за убийство.
— Ты предпочитаешь быть женой бастарда.
— Да, в самом деле. Я выберу это, вместо того, чтобы снова находиться во власти Грейдона. Или быть переданной другому мужчине, которого Генрих захочет наградить.
Его улыбка была сардонической.
— Я, в конце концов, дьявол, ты же знаешь.
— Как скажешь.
— Которого ты не послушалась, бросившись на поиски младенца мадемуазель Жюльет.
— Я собиралась отвезти ее леди Маргарет, я клянусь, — сказала она, сглотнув с заметным движением в изящной линии ее горла. — Она бы была в безопасности с ней, даже... даже от Генриха.
В этом она была права. Почему он не подумал об этом?
— Возможно.
— Кроме того, если я смогла догадаться, где ты ее спрятал, другие могли сделать то же самое.
— Я бы сказал, что ты тоже знакома с дьяволом.
— Но факт остается фактом, что она не была в безопасности в монастыре. Ты должен быть рад, что я... что я...
— Не послушалась меня?
— Если ты настаиваешь!
Пылкий гнев был в этой капитуляции. Он подействовал как побуждение.
— Да, я настаиваю, — ответил он с мрачной непреклонностью, — хотя, по-видимому, мы хорошо подходим друг другу, ты и я. — Выпрямившись, он начал расстегивать свой дублет. — Разве ты бы так не сказала?
— Это непостижимо.
Не отрывая от него глаз, она облизала губы таким движением, которое заставило гореть нижнюю часть его тела.
— Что меня волнует, — продолжил он, отстегнув меч и положив его на край матраца кровати, сняв дублет и отбросив его в сторону, — это что тебе пришлось сделать, чтобы обеспечить мое освобождение. Поскольку Елизавета отослана в Винчестер, Генриху нечем было заняться, кроме размышлений о деле мадемуазель Жюльет. Я надеюсь, от тебя не требовали... скажем, поднимать его настроение?
— Ты думаешь, я бы стала спать с королем, чтобы спасти твою деревянную шею?
Другие части его тела были в худшем состоянии, если бы она только знала.
— Он — мужчина, и ему не чужд соблазн. На его месте я бы потребовал этого.
Ее глаза сузились, хотя она не отвела взгляда, когда он быстро расстегнул пуговицы, которые держали рейтузы, затем снял рубашку через голову.
— По-видимому, ты считаешь, что каждый мужчина при дворе хочет... трахнуть меня.
— Я не прав? — Это слово в ее устах было нелогично возбуждающим. Кто бы мог подумать, что она использует его?
— Вопрос в том, захочу ли я угождать им.
— И ты? — спросил он, слова в его горле звучали, как скрежет стальных клинков.
— Ни в коем случае, так как у меня другие вещи на уме! Как и у короля, я клянусь, так как он был довольно занят поездкой по стране, мятежом и ожиданием своего наследника.
— В отличие от твоего мужа, ты имеешь в виду, которому нечем было заняться в последнее время. Или мало чем другим. — Он боролся с приступом смеха, видя, как ее глаза расширились, когда он сбросил свои рейтузы и брэ, затем обошел край кровати вопиюще обнаженный.
Ее пылкий взгляд поднялся от его вставшего члена, чтобы встретиться с его глазами.
— Видимо! — фыркнула она.
— Но в этом разница между нами. Я способен уделять внимание двум вещам одновременно, в этом случае — твоему восхитительному телу и твоему непослушанию.
— Я не служанка, чтобы всегда покоряться твоей воле!
— Нет, ты — моя жена и поклялась слушаться меня. И это мое право наказывать тебя, как я решу.
Захватив угол простыни в кулак, он вырвал ее у нее из рук одним жестким поворотом запястья, оставив ее обнаженной, как Ева. В следующее мгновение он схватил ее за руку и поставил на колени, притягивая близко к себе, пока каждый ее изгиб не прилип к нему и его разгоряченной плоти, оказавшейся точно там, где он хотел, в колыбели между ее упругими, белыми бедрами.
— Рэнд... пожалуйста, — сказала она, когда дрожь пробежала по ней, оставляя мурашки.
— Пожалуйста, что? — Он пришел в ярость от того, что она извивалась в его объятиях, напрягаясь, чтобы освободиться от его хватки, так что он был вынужден провести рукой по ее спине и схватить бугорок мягкой плоти, чтобы удержать ее.
— Я ничего не сделала, чтобы опозорить наши супружеские клятвы, в этом я клянусь перед всеми святыми. Я только...
— Скажешь мне позже, — сказал он, опуская голову, пока его губы не прикоснулись к ее губам с каждым словом, которое он в них шептал. — Я разрываюсь между двумя желаниями: сначала поцеловать тебя в качестве наказания и трахнуть тебя позже, или сначала трахнуть тебя в качестве наказания, а затем поцеловать.
Внезапно она прекратила бороться с ним. Ее испуганная напряженность исчезла, хотя другая дрожь пронзила ее плоть и превратила ее соски в маленькие, твердые узелки, прижатые к его груди. Она облизала губы с легким щелчком маленького розового язычка:
— И это вся твоя идея наказания?
— Это все, о чем я могу думать в данный момент, — признался он, его взгляд был прикован к ее рту, прежде чем он взял его как человек, утоляющий жажду в пустыне, как пчела, берущая нектар, погружая свой язык в этот сладкий колодец снова и снова, пока она не соединила его со своим, втягивая его глубже.
