— Мои размышления тебя не касаются, — огрызнулся Антуан.
— Еще как касаются! Если ты не видишь очевидного!
Вырвавшись из державших их рук, бывшие друзья схватились вновь. Силы у них были примерно равные, и трудно было предположить, чем могла бы закончиться эта схватка. На этот раз их разняла стража... Антуана держали трое, но это его ничуть не образумило.
— Если ты вообразил, что она достанется тебе, то ошибаешься, — проорал он. — Сначала я тебе кишки выпущу!..
Король встал перед обезумевшим юнцом.
— И сразу после этого я отправлю вас на эшафот, маркиз.
— Конечно, если король покровительствует таким людям!
— Я не оказываю покровительство никому, кроме невинных. А что касается вас, то у меня есть большое желание отправить вас поразмышлять в Бастилию, пребывания в Шатле вам явно оказалось недостаточно.
— Надеюсь, с ним вместе, — процедил Антуан, пренебрежительно мотнув головой в сторону Тома.
— Нет. Его гнев был вызван вашими словами. Но и он заслуживает сурового наказания, и я передам господина де Курси в руки полковника де Сент-Фуа. Имейте также в виду, что я официально запрещаю вам все провокации, которые могут привести к поединку. За неповиновение моим приказам вы окажетесь на Гревской площади, как раз там, куда вы так хотите отправить нашу несчастливую красавицу.
Тут Антуан в порыве безудержной ярости, с которой он так и не научился справляться, бросил с наглой ухмылкой:
— А вы имеете намерение уложить ее в свою постель на следующий день после свадьбы! Но с моим отцом такое...
Словесный поток остановила пощечина. Генрих влепил ее со всего размаху, и щека наглеца стала пунцовой.
— Черт меня подери, если бы вы не были королем, — проговорил Антуан, сжимая кулаки.
— То что бы вы сделали?
— Отправил бы вас к праотцам!
— И оказались бы все на той же Гревской площади... Но вас казнили бы с помощью четверки лошадей!
— Вы посмели дать мне пощечину! Мне, дворянину!
Тома в ужасе попробовал вмешаться.
— Ты болен! Опомнись!
— Не вмешивайся не в свое дело! Он унизил меня!
— Дворянин, который оскорбляет своего государя, для меня уже не дворянин, — отчеканил Генрих. — Он изменник.
— Сейчас или никогда! Настало время отправить меня в Бастилию!
— Нет! Отправляйтесь на все четыре стороны, господин де Сарранс! Я не хочу вас больше видеть. У вашего отца был отвратительный характер, но он был человеком верным. Мне не кажется, что это ваш случай. Возвращайтесь в свое поместье!
— Изгнан с пощечиной! Король меня балует!
— Считайте за большое счастье, что остались на свободе!
— Сир, — запротестовал де Сюлли. — Позвольте ему отведать Бастилии. Понадобится совсем немного времени, чтобы он образумился.
Обезумев от гнева и попранного самолюбия, де Сарранс сломал свою шпагу о колено и бросил обломки к ногам короля.
— Не меняйте своего решения, сир! Свобода имеет свои преимущества! И думаю, станет еще отраднее, если к ней присовокупить наследство моего отца, включающее, само собой разумеется, приданое красавицы мачехи! Нужно быть последним идиотом, чтобы от него отказаться!
Антуан выбежал из комнаты, где воцарилась гнетущая тишина. Нарушить ее осмелился Тома:
— Антуан сейчас не в себе, сир. Ничем иным нельзя объяснить его поведение. Я знаю его чуть ли не с детства и не могу поверить тому, что пришлось нам всем здесь увидеть и услышать. Боюсь, что в его состоянии виновен я. В конце концов, я ведь первый задел его. Но я... я не смог вынести, он без конца повторял, что хочет смерти...
— Той, кого вы любите, де Курси? И это так естественно! Если вы по-прежнему хотите жениться на донне Лоренце, то женитесь.
— Для меня женитьба на этой девушке была бы несказанным счастьем... Но после того, что она вынесла, ей вряд ли захочется вновь пойти под венец...
Тома в один миг стал таким застенчивым и несчастным, что на уста Генриха вернулась улыбка.
— Сегодня и очень скоро я буду у мадам д'Антраг и обещаю выяснить, что думает донна Лоренца о вашем предложении.
— Благодарю вас, сир! Но я просил бы Его Величество передать донне Лоренце, что я желаю лишь права защищать ее от врагов, количество которых, будем надеяться, уменьшится... Что буду ей братом! Даю свое слово!
Беарнец высоко поднял брови, а в глазах его заиграли шальные огоньки.
— Будете братом? Черт меня побери! Мне кажется, вы хватили лишку! Или у вас немыслимо твердый характер. Между нами говоря, я не знаю такого, кто выдержал бы подобное положение...
— Но все объясняется просто: я понял, что люблю ее. Признаюсь, прискакав на эту ужасную площадь, я готов был на все, что угодно, лишь бы вырвать ее из рук палача.
— В некотором смысле, это чистое рыцарство.
— Не знаю... Но теперь я знаю совершенно точно, что больше всего на свете хочу, чтобы она улыбнулась... Улыбнулась мне и положилась на мою защиту.
— Я же сказал: рыцарство чистой воды! Добродетель иных времен, но меня радует, что она встречается до сих пор! А вас, де Сюлли?
— Вопрос не так прост, сир, учитывая жизнь при дворе...
— Как бы там ни было, но я обещаю быть вашим посредником, мой мальчик!
Министр прочистил горло, посопел и наконец отважился задать вопрос:
— А вам обязательно именно сегодня вечером наносить визит этим дамам, сир?
— Ну, разумеется! Я же вам уже сказал. И потом...
— Что потом?
Генрих ткнул своего министра в бок.
— Вы не думаете, мой милый, что я заслуживаю за сегодняшний день небольшого вознаграждения?
* * *
— Надеюсь, вы не будете плакать до скончания века, — проговорила мадам де Верней, увидев, как Лоренца, сидевшая напротив нее по другую сторону камина, снова потихоньку вытерла слезу.
Девушка невольно вздрогнула.
— Простите! Я... я плачу и сама не замечаю... Нервы, я думаю...
— Оставьте ее в покое, дочь моя, — вступилась за гостью мадам д'Антраг. — После крестного пути, какой выпал ей на долю, выслушать еще все то, что она выслушала, — поневоле заплачешь. А ожесточение, с каким преследует ее молодой Сарранс, и вовсе непонятно.
— Совершенно с вами согласна. Молодой человек сам не знает, чего хочет. То он умолял короля, чтобы Его Величество отослал его в далекие страны, лишь бы не быть бессильным свидетелем свадьбы своего престарелого отца с той, которая воспламенила ему сердце. То во что бы то ни стало требует казни девушки, в которую влюблен. А до этого ни за что не хотел жениться, твердя, что безумно любит другую. Обидно смотреть, ведь он так хорош собой! — вздохнула мадам де Верней, и в ее вздохе таилось что-то похожее на сочувствие. Мари д'Антраг взяла Лоренцу за руку.
