спас нас, прыгнул за нами в огонь, хотя мог погибнуть. Ты такой… смелый, Зиг. Я восхищаюсь тобой.
Я говорила искренне. Пусть он был жесток, не знал ничего, кроме войны, устраивал жуткие пиры и потакал воинам, живущим в разврате и пьянстве, но… он был очень смелым, сильным, невероятно мужественным человеком в моих глазах. Он был умелым воином. Он был великим князем. Настоящим героем, как из древней сказки про дракона.
Не могу поверить, что он мой муж.
Укусила губу, чтобы не всплакнуть от чувств. Я очень боялась сегодня, когда застряла в горящем амбаре, что не увижу его больше никогда. Сгорю вместе с Беатрис и драконом-кораблём. Но он вернулся за мной. Любил? Не знаю, но я определённо нужна ему. Я — драгоценность, теперь я сама в это поверила.
— Ты будешь императором, Зигрид Рыжий, — жарко шепнула я. — Я чувствую, знаю, что мир будет говорить о тебе веками. Ты будешь великим, мой лев.
Зиг молчал. Он больше не веселился. Лицо его показалось мне таким… не смогла понять его чувств. Зиг прижался к моему плечу и обнял мою спину. Я погладила его обритый затылок, провела по рыжим волосам. Думала про империю, и как он посадит меня на колени, когда окажется на троне великого, огромного княжества-империи, наденет мне на голову венец с запада, на шею золото востока, на плечи меха севера и платье из тканей юга. В тот миг я представила это так ярко, что почти увидела. Ощутила себя императрицей. Верила.
Так будет.
Поцеловала его, стараясь выразить всю любовь, что теснила мою грудь.
— Я люблю тебя, Катерина, — сказал Зиг.
Он посмотрел на меня взглядом, полным благодарного тепла. Говорил серьёзно, прямо, а не между делом, как обычно это делал. Это была не отмазка, не поддакивание моим словам. Это было… признание. Впервые он признался мне в своих чувствах.
Я была счастлива. Улыбнулась и покорно приняла его в себя, потому что одних слов было мало, чтобы выразить нашу любовь. Кажется, мы впервые занимались именно любовью, а не «трахались». Зиг был осторожен со мной. Гладил трепетно и целовал мои губы, щёки и плечи. Не зверствовал, не рвался в меня, словно животное. Позволил мне насладиться мгновением, как хочу я. Насладиться им. Он наслаждался мной в ответ.
Торопиться некуда. Наконец и ему стало это понятно.
Это была самая лучшая ночь в моей жизни, хотя устала я жутко. Откуда во мне были силы на близость, ума не приложу, но я доставила удовольствие нам обоим. Потом мы едва доползли до кровати и рухнули, словно мёртвые.
— Кто бы, мать его, подал одеяло… — простонал Зиг. Лежал лицом в подушку. Я валялась таким же безвольным мешком костей, как и он.
Потом вспомнила про его обожжённые руки. Заставила себя встать и принести мазь, что дал Оддманд. Я села на постели около мужа и стала бережно залечивать прохладной мазью ожоги на его руках.
— Мой герой, — с улыбкой проговорила я и закутала его в одеяло.
Глава 41
Акинак
После пожара прошло немало времени. В Бергсланд заглянула пока ещё робкая, но уже весна. Зима боролась с нею. Были то снегопады, когда заметало весь двор, то шёл дождь и всё таяло. Но воздух изменился. Я ощущала запах весны, когда выглядывала в окно. Зиг пропадал в делах. Занимался подготовкой к грядущей войне с востоком и восстановлением города. Я тоже внесла свой вклад — отдала все деньги, что у меня были, на строительство домов для пострадавших горожан. Видимо, затею с приютом придётся отложить…
В это время года родился мой князь, в самое начало весны. Наверное, потому нежность весны боролась с ледяной расчётливостью зимы в его душе. Я хотела сделать ему хороший подарок. Он столько всего подарил мне, а я умела дарить только своё тело. Это было неправильно, потому последние несколько дней перед его днём рождения я ездила в город, мол, погулять с детьми на горках, и ходила по рынку.
— Что-то ты темнишь, — Зиг смотрел на меня с прищуром, — я уже начинаю подозревать, что ты решила захомутать наместника Хринга.
— Тьфу тебя! — краснела я. — Он же старый!
— А, так это единственное, что тебя останавливает?
На самом деле я ходила с воеводой Вермундом, чтобы он помог мне выбрать достойный князя клинок. Сама я ничего не смыслила в оружии, но старалась понять. Слушала, как воевода говорил с торговцами, как рассматривал сталь, рассекал клинками воздух. Но он почти всегда неизменно фыркал в усы.
— Не, ерунда, — морщил сломанный нос.
Мы потратили несколько дней, чтобы обойти всех торговцев оружием. В это время один из воинов моего сопровождения веселился на горках вместе с моими найдёнышами.
— Хороша же служба у кого-то, — смеялись над ним другие воины, но тому было хоть бы что.
Одним днём я увидела на прилавке короткий, но так искусно сделанный клинок, что не смогла пройти мимо. Вермунд подошёл ко мне, замершей. Торговец, высокий и светловолосый мужчина в кожаной куртке, как носят воины, метнулся к нам.
— Добрый клинок, торговец, могу я взглянуть? — спросила я, подняв глаза. Торговец, видимо, не ожидал, что богато разодетая миловидная госпожа станет интересоваться оружием. Взгляд его показался мне растерянным. Он посмотрел на Вермунда. Потом опять на меня.
— Это акинак, госпожа, — сказал торговец. Он поднял меч и показал мне. Клинок был длиной чуть выше локтя. — Искусство умельцев степи.
Меч сделали кочевники, поняла я. У моего отца подобные клинки висели в зале, как трофеи. Но этот был украшен головами львиц на навершии. Сам клинок оплетал вырезанный в стали узор. Рукоять была золотой. Да, это то, что я искала, — решила я, покрутив тяжёлый меч в руках.
— Вот это хороший меч, госпожа, — сказал Вермунд, одобряя мой выбор. — Кочевники славные мастера. Бери, не пожалеешь.
Торговец уже потирал ручки, видя мой кошель. Я оглядела меч, думая, к чему бы придраться, чтобы сбить цену. Торговаться я уже более-менее научилась. Но меч был слишком хорош, да и это подарок самому князю Бергсланда!
— Хорошо, сколько ты хочешь за него? — спросила я торговца, задирая нос. Думала, наивная, что госпоже он сделает исключение.
Но торговец обобрал меня, словно липку. Я не жалела. Пусть так, главное, чтобы мой великий муж был доволен. Меч завернула в полотнище и спрятала в сундук в покоях, Зиг всё равно там не лазил. Приходил в покои только спать или быть со мной в постели. Мои платья его вовсе не интересовали, а в сундуках лежали
