В 1987 году Е Юнле опубликовал рассказ под названием «Холодный сон на заре». Однажды холодной зимней ночью в Шанхае главный герой не может заснуть в неотапливаемом доме. Ему в голову приходят грандиозные научно-фантастические проекты: геотермальное отопление, искусственные солнца, «замена Северного полюса Южным» и даже «стеклянный купол, как у теплицы». Однако в его мечты вторгается реальность: герой думает о том, одобрят ли его проекты, о том, как добыть необходимые материалы и энергию, его беспокоит возможность международных конфликтов и многое другое – и поэтому каждый проект он отвергает как неосуществимый. «Тысяча миль разделяет любовников, которых зовут Реальность и Фантазия!» Эта дистанция, эта пропасть демонстрируют тревогу и дискомфорт китайцев, которые возвращаются к реальности из фантазии о коммунизме.
Начиная с конца 1970-х в Китае было переведено и опубликовано большое количество научно-фантастических произведений европейских и американских авторов, и китайская фантастика, которая давно находилась под влиянием советской научно-популярной литературы для детей, внезапно осознала свое отставание и маргинальный статус. Китайские писатели-фантасты, увлеченные такими противопоставлениями, как «Китай-Запад», «неразвитый-развитый» и «традиции-современность» и мечтавшие интегрироваться в международную литературную систему, попытались вырваться из режима популяризации науки, который господствовал до сих пор. Они надеялись быстро создать (или, возможно, изменить) китайскую фантастику, вывести ее из неразвитого и задавленного состояния и превратить в зрелый, современный метод литературного самовыражения. При этом разгорелся конфликт: писатели и критики заспорили о том, как приблизиться к международным стандартам содержания и литературной формы, одновременно используя уникальные «национальные характеристики» китайской фантастики, чтобы «Китай» мог занять свое место в глобальном капитализме. Китайским писателям приходилось имитировать формы западной фантастики и делать отсылки к ее темам, одновременно создавая место для китайской культуры в мире, где господствует глобализация.
Окончание «холодной войны» и ускоренная интеграция Китая в систему глобального капитализма в 1990-х привели к изменениям в обществе, и их основная особенность заключалась во внедрении рыночных принципов во все аспекты жизни общества. Особенно сильный удар экономическая целесообразность обрушила на традиции – как на уклад жизни в сельской местности, так и на социалистическую идеологию, ориентированную на равенство. Таким образом, пока Китай переживал великую трансформацию, фантастика отошла от мечтаний о модернизации и обратила внимание на более сложную социальную реальность.
Фантасты Европы и Америки черпают творческую энергию и материал для своих произведений из исторического опыта политической и экономической модернизации Запада, и с помощью аллегорий превращают страхи и надежды человечества в сны и кошмары. Взяв самые разные декорации, сюжеты, образы и культурные коды, китайские фантасты постепенно создали культурное поле и символическое пространство, обладающие – по сравнению с «серьезной литературой» и другими жанрами – определенной завершенностью и самодисциплиной. В этом пространстве взрослеющие формы впитали в себя опыт жизни общества, который система символов еще не может запечатлеть в полной мере, и, после серии трансформаций, интеграций и реорганизаций, создали новый словарь и грамматику. В этом смысле китайскую фантастику, написанную с 1990-х по наше время, можно рассматривать как аллегорическое изображение страны в век глобализации.
В общем, китайские фантасты оказались в особых исторических условиях. С одной стороны, неспособность коммунизма стать альтернативным способом преодоления кризисов капитализма означает, что кризисы капиталистической культуры, сопровождающиеся процессом глобализации, проявляются в повседневной жизни китайского народа. С другой стороны, Китай, пережив травматичные экономические реформы и заплатив высокую цену за развитие, сумел значительно усилиться в экономическом отношении и занять одно из ведущих мест на международной арене. Одновременное присутствие кризиса и благополучия приводит к тому, что писатели испытывают самые разные чувства относительно будущего человечества: одни настроены пессимистично и полагают, что мы бессильны противостоять мировым тенденциям; другие надеются на то, что человеческая находчивость в конце концов одержит верх; третьи иронично наблюдают за нелепостями жизни. Когда-то китайский народ верил, что наука и технологии позволят ему догнать развитые страны Запада. Однако теперь, когда западная фантастика и прочие продукты культуры наполнены картинами мрачного будущего, китайские фантасты и читатели уже не могут считать вопрос «Куда мы идем?» уже отвеченным.
Сообщество китайских фантастов неоднородно: они родом из разных мест, у них разный профессиональный опыт, социальное происхождение, идеологические взгляды, культурная идентичность и эстетика. Однако, тщательно читая и анализируя их произведения (и свои тоже), я все равно могу найти в них общие черты. Наши истории написаны в основном для китайской аудитории. Проблемы, которые нас беспокоят, которые мы обдумываем, – общие для тех, кто живет именно на этом клочке земли. Эти проблемы тысячей разных способов связаны с судьбой всего человечества.
Читая западную фантастику, китайские читатели узнают о страхах и надеждах человека, современного Прометея, о тревоге за его судьбу, которую он же и творит. Возможно, западные читатели, которые познакомятся с китайской фантастикой, ощутят альтернативную китайскую современность, и она поможет им представить альтернативное будущее.
Китайская фантастика – это не только истории, которые посвящены Китаю. Например, «Молчаливый город» Ма Бойона – это оммаж роману «1984» Джорджа Оруэлла, а также изображение невидимых стен, оставшихся после «холодной войны». Лю Цысинь в «Заботе о Боге» исследует такие темы, как экспансия человечества и истощение ресурсов, и представляет их в виде драмы, которая разворачивается в китайской деревне. В «Цветке Шацзуй» Чэнь Цюфань создает мрачную атмосферу киберпанка; выдуманная рыбацкая деревня под названием «Шацзуй» – это микрокосм мира в эпоху глобализации, а также его симптом. В моем собственном произведении «Парад призраков» есть образы, позаимствованные из работ других мастеров – «Истории с кладбищем» Нила Геймана, «Китайской истории о призраках» Цуй Харка и из фильмов Хаяо Миядзаки. Мне кажется, что эти непохожие друг на друга истории рассказывают о чем-то общем, и напряжение между китайскими историями о призраках и научной фантастикой дает еще один способ выразить ту же мысль.
Фантастика, перефразируя слова Жиля Делёза, – это литература, которая всегда находится в фазе становления, литература, которая рождена на границе между известным и неизвестным, между магией и наукой, между мечтой и реальностью, между одной личностью и другой, между настоящим и будущим, между Востоком и Западом. И фантастика обновляет себя, когда эта граница меняется. Развитие цивилизации зависит от любопытства, которое заставляет нас пересекать эту границу, разрушать предрассудки и стереотипы, и одновременно познавать себя и расти.
В этот исторический момент мне все больше кажется, что для изменения реальности нужны не только наука и технология, но также всеобщая вера в то, что жизнь должна быть лучше – и что ее можно улучшить, если у нас будет воображение, смелость, инициатива, единство, любовь и надежда, а также способность понять других и посочувствовать им. Каждый из нас получает эти драгоценные качества при рождении, и, возможно, они – лучший подарок, который нам может сделать научная фантастика.
