Дрожащими руками Хелена налила себе бренди и осушила стакан, зная, что обжигающее тепло внутри не избавит от переполнявшего ее ужаса. Она с трудом поднялась, вошла в дом и направилась к спальне Алекса. Собрав все оставшиеся силы, постучала.
Ответа не последовало, и она открыла дверь.
В комнате было темно, распахнутые настежь ставни впускали бледный лунный свет. Когда глаза привыкли, Хелена увидела, что сын сидит на краю кровати.
– Можем мы поговорить? – тихо спросила она.
– Да.
– Я… не знаю.
Она вошла и, ощупью добравшись до кровати, села прежде, чем подкосились ноги.
– Да.
– Да.
Алекс промолчал.
– Ты можешь понять, почему я никогда не говорила тебе? И вообще никому, коли на то пошло?
– Мам, я не могу говорить об этом… Не могу.
Хелена
Вена
Декабрь 1992 года
Дыхание кристаллизовалось нежными завитками белой дымки в морозном воздухе, когда Хелена шла на утренний класс.
В это время года город был особенно привлекателен: великолепные каменные здания в традиционном праздничном убранстве с мерцающими электрическими гирляндами, украшенные еще и блестящей глазурью свежего снега, выпавшего ночью. Был канун Нового года, и атмосфера веселья и возбуждения, казалось, охватила всех и вся.
То есть всех, кроме нее. Хелена не знала, сможет ли она когда-либо снова почувствовать счастье, возбуждение или вообще… что-нибудь. Прошло почти два месяца с тех пор, как уехал Александр, и дни отчаяния и ночи рыданий в подушку со временем сменились оцепенением, которое, кажется, достигло глубин души. Наконец ей пришлось принять, что, по какой бы то ни было причине, Александр никогда не вернется в Вену. Или к ней.
Хелена помедлила перед Государственной оперой и посмотрела на золотистые каменные арки, которые сегодня вечером будут подсвечены для пущего великолепия. Какая ирония, подумала она, что на низшей эмоциональной точке жизни ее карьера стремится к новым высотам. В этот вечер она должна была танцевать главную партию в гала-представлении «Сильфиды», и новый балет «Художник» обретал форму и должен был стать самой крупной постановкой предстоящего сезона. Хелена знала, что авторитет первых исполнителей роли может вывести их карьеру на новый уровень, но сейчас она с трудом находила в себе силы радоваться.
По крайней мере, подумала она, приближаясь к служебному входу, дисциплина и строгость профессиональной жизни не давали совсем сойти с ума от горя.
Поздоровавшись со швейцаром, Хелена прошла по лабиринту коридоров к своей гримерке, где сбросила пальто с меховым воротником и надела репетиционное трико и гетры. Добавила любимую, немного побитую молью полосатую кофту, чтобы уберечься от холода, пока тело не разогреется. Собрала белокурые волосы в пучок, плотно завязала атласные ленты пуантов на лодыжках и покинула гримерку, свое убежище.
Разные танцоры труппы уже ждали на громадной сцене, болтая группками или растягиваясь у станка. Несмотря на подавленное состояние, Хелена не могла сдержать печальную улыбку, размышляя о контрасте между разномастными репетиционными костюмами (в комплекте с дырявыми колготками) и лицами танцоров без грима – и тем, как они все будут выглядеть вечером на сцене. Она слегка содрогнулась, на мгновение вглядевшись в темноту пустого зала, который позже будет ослепительно освещен, демонстрируя великолепие позолоченных балконов, до отказа забитых предвкушающей публикой, – больше двух тысяч человек.
Поздоровавшись с коллегами, она заняла место у станка. Появился руководящий классом репетитор, заиграл пианист, и класс начался обычными плие. Хелене не надо было думать об экзерсисах: тело выполняло их столько тысяч раз, что работало на автопилоте, готовя себя к ответственной роли Сильфиды. Накануне состоялась генеральная репетиция, и все прошло хорошо, хотя она впервые исполняла эту роль и сильно нервничала; но по опыту знала, что перед публикой, на волне адреналина, станцует лучше.
– Доброе утро, Хелена, cara, – раздалось за спиной, когда Фабио занял место у станка.
– Снова опаздываешь, – упрекнула она, когда все повернулись, чтобы выполнить тот же экзерсис на другой ноге.
– Это все будильник, он явно сломан, – ответил он, лукаво закатив темные глаза.
Хелена знала, что на языке Фабио это означает роман.
– Что ж, уверена, ты мне все расскажешь после класса.
* * *
В тот вечер Хелена сидела в гримерке, опытной рукой заканчивая грим. День был заполнен событиями: утренняя репетиция, потом многочисленные интервью после ланча. Времени на отдых было мало, и она чувствовала пронизывающую ее электрическую энергию нервного напряжения. Чтобы отвлечься, она взяла карточку, лежащую возле пышного букета белых роз – самого большого и роскошного из нескольких цветочных подношений, расставленных по комнате, – и прочитала ее.
«Дражайшая Хелена!
Позвольте вновь поблагодарить Вас за то, что оказали мне честь отобедать со мной на прошлой неделе и что согласились сопровождать меня на завтрашний бал. Удачи сегодня вечером. Я буду любоваться Вами из зала.
